Надо признать, в ближнем бою даже обычные драхты – страшные противники. А солдаты вообще отдельная история, которую лишний раз не хочется рассказывать. Команда мастеров-копейщиков, наверное, могла бы остановить такого монстра. Но у меня не было копья. И времени тоже почти не осталось, поэтому, когда тварь распласталась в длинном прыжке, намереваясь вмять меня в землю, я упал, проворно перекатился и сделал то единственное, что было возможно в такой ситуации – одним клинком полоснул драхта по брюху, целясь в более уязвимые паховые и околохвостовые чешуйки. А вторым, уже на излете, саданул по хвосту.

К сожалению, отрезать его не удалось – драхт оказался слишком быстр. Но я смог сделать ему очень-очень больно, что мгновенно привело солдата в неуравновешенное состояние. Словно ослепнув, он кинулся на стоящее рядом дерево, в бешенстве исполосовав его когтями. Затем рванул в другую сторону. Наткнулся на труп собрата, в ярости разорвав и его. Потом его бросило на оставшегося без всадника, бьющегося на земле коня, и от бедолаги только клочья в стороны полетели. А когда я, улучив момент, все-таки изловчился и срубил хвост у основания, драхт взревел, поднялся на задние лапы… и рухнул навзничь, неистово царапая когтями вошедший ему в глотку до самого основания второй клинок.

Подняв с земли меч, я дождался, пока тварь перестанет биться, и всадил ей клинок еще и в глазницу, чтобы уже больше не мучиться. Затем оглядел мечущихся по полянке лошадей. Мазнул взглядом по четырем распростертым на земле телам, в которых почти не осталось ничего человеческого. Нашел трупы двух других драхтов-солдатов, которым сперва выгрызли глотки, а затем боевые кони буквально вмяли трупы в траву тяжелыми копытами. Равнодушно проследил, как уцелевшие воины с остервенением добивают четвертого. Наконец, увидел неподалеку всклокоченного, окровавленного, тяжело дышащего Ворчуна, стоящего над трупом последнего драхта-солдата. И вздрогнул, уловив его слабую, стремительно угасающую мысль, в которой тем не менее сквозила гордость.

– «Добрая была охота, брат…»

– Ворчун! – охнул я, когда могучий ашши пошатнулся и медленно завалился на труп убитого им чудовища. Меня мимолетно коснулась чужая боль, которую брат удерживал в себе до последнего. Затем еще одна мысль, окрашенная искренним сожалением. Наконец, Ворчун обмяк, его глаза закрылись. Буквально за миг до того, как я упал перед ним на колени и обхватил руками израненную морду. – Нет, брат… нет! Не так! Не сейчас!

Ашши не отозвался, но я видел, что он еще дышал. Медленно, тяжело, с явным усилием вздымая окровавленный бок, по которому не раз и не два прошлись острые когти. Его сердце пока билось, но с каждым ударом все реже. И, всем существом чувствуя, как медленно, но неумолимо уходит к Праматери его чистая, преданная до последней капли крови душа, я запрокинул голову и бессильно завыл.

Когда в лесу отгремело эхо моего крика, наступила оглушительная, воистину мертвая тишина, в которой, словно набатом, гулко отдавались в ушах удары сердца. Быть может, моего… а может, и не только… за несколько месяцев мы с ашши по-настоящему сроднились, но я лишь сейчас осознал, насколько в действительности мы были близки. Мой брат. Друг. Напарник и защитник. Брат не по крови, но по духу, которого я любил и безгранично уважал.

Эх, Ворчун…

Я уткнулся лицом в окровавленный мех и замер. Дыша им, все еще слушая, как медленно затихает в груди его большое сердце и сходя с ума от мысли, что ничем не могу его помочь.

Ну что же ты, брат… постой, не спеши на ледяные равнины! Я знаю, тебя там ждут, и ты тоже помнишь, какие там прекрасные звезды. Но все же прошу тебя: задержись. Однажды мы вернемся туда вместе. И мать примет нас в стаю так же, как делала это века и тысячелетия назад для всех своих, пусть и не самых послушных, детей.

Сколько я так стоял, молча молясь и беспрестанно гладя свалявшийся мех, не знаю. Мне было больно, дико, пусто, но эту боль я бы не променял ни на что на свете. Ведь, пока она была, это означало, что Ворчун еще жив. И что его душа еще колеблется, раздумывает… быть может, она захочет вернуться?

Не зная, что еще для него сделать, я бездумно выплеснул из себя магию и те силы, которые копил в собственном теле последние месяцы. Просто зачерпнул и отдал, как когда-то отдавал мне он. Ворчун едва заметно дрогнул, его сердце гулко ударило. А я, заглянув в его потускневшие глаза, в каком-то наитии выплеснул все, что имел. Но и этого ему, похоже, не хватило.

Неожиданно моего плеча коснулась чья-то рука.

– Смерть ашши – это грех, который всегда ложится на людские плечи, – со смутно знакомым акцентом сказал кто-то у меня за спиной. – Дети Рам умеют не только отдавать, но и восстанавливаться за счет других. Раз твоих сил ему недостаточно, возьми мои.

Я вскинул голову и наткнулся на суровое бородатое, покрытое старыми шрамами лицо, на котором горели полные понимания глаза. Темные, почти как у Жеяра.

– Возьми, – повторил незнакомый воин, сжав пальцы на моем плече, после чего в мое тело ручейком потекла чужая энергия. – Я с севера, друг. А для нас ашши священны.

– И у меня возьми, – раздался рядом еще один голос, и возле Ворчуна опустился на корточки совсем еще молодой парень, где-то успевший потерять свой шлем. Взмыленный после недолгой схватки, взлохмаченный, со следами крови на бледном лице. – Ты меня с болота вытащил. Вместе со своим зверем. Долг жизни свят, так что, если надо, я поделюсь.

В этот момент в поле зрения появилась изрядно грязная, но крепкая ладонь, а еще через миг рядом возникла одна пара сапог.

– Трое драхтов-охотников на одного ашши… – задумчиво оборонил кто-то еще. – Да он всем нам шкуры спас. Так что и я, пожалуй, участвую.

– И я…

– Что надо делать?

– Волка коснитесь, – наконец, отыскал я свой потерявшийся, охрипший до неузнаваемости голос, когда следом за ашеяром и незнакомым парнем, вокруг Ворчуна собрались уцелевшие воины. – Меня трогать не надо. Отдайте ему.

– В круг, быстро, – властно распорядился невесть откуда взявшийся здесь ашеяр. – И ладони на мех. Вот так, живее… а ты не переживай, брат. Ашши сильные. Если ты его удержал, то и мы сумеем. Навались-ка, народ! Смелее! Вот так!

Я в полной растерянности оглядел незнакомые лица вокруг, не понимая, с чего вдруг такая забота, а потом махнул рукой: плевать. Ворчун был сейчас намного важнее.

* * *

Впервые с начала осени я вошел в крепость Ойт, причем сделал это по доброй воле.

Ворчуна мы на этом свете общими усилиями все-таки удержали, однако в себя он так и не пришел, поэтому пришлось сооружать волокушу и везти его в замок, где он мог отлежаться и восстановиться. Досталось брату сильно – драхты успели поломать ему ребра, распороть когтями бока, вырвать из спины приличный кусок плоти, однако и Ворчун в долгу не остался. Так что дозорный был прав – сегодня ашши спас им жизнь. Хотя и не все разделяли это мнение.

Когда мы запрягали в волокушу коней, предводитель отряда следил за нашими действиями с явным неодобрением. Даже с раздражением, однако мешать не мешал. Даже явного нетерпения не выказывал, хотя с места бойни следовало убраться как можно скорее. Быть может, я не услышал от него ни слова в свой адрес лишь потому, что, пока мы с ашеяром перекладывали Ворчуна на импровизированные носилки, остальные занимались павшими и сбором трофеев. Так что в итоге раненый волк никого не задержал, и злиться на меня по этому поводу не имело смысла.