Факел высветил десятка два неподвижных фигур, скованных цепями, стоявших и лежавших, как в переполненном корабельном трюме, везущем невольников. Не все из них были человеческими. В отличие от тех, кто встречался мне в Лабиринте, глаза этих окаменевших статуй были закрыты.

– Они мертвы? – я не мог оторвать взгляд от тонкого, полускрытого ниспадавшими черными волосами профиля девушки, сидевшей у стены, подобрав ноги.

– Нет, их усыпили. А у тебя хорошая выдержка, – одобрительно шепнул Ринхорт.

– В Лабиринте я видел таких же, но, если бы я знал, что они живые… я сразу сошел бы там с ума.

– Я сам чуть не сошел, когда впервые увидел это, – голос железного рыцаря подозрительно дрогнул. – Мы можем жить очень долго, Райтэ. А люди – нет, даже жрецы. Когда умирает Гончар, все его рабы цепенеют, если он не успел или не смог передать их перед смертью другому жрецу. И они становится Потерянными.

В свете факела казалось, что спящие чуть шевелятся и дышат, ресницы дрожат, глаза вот-вот откроются.

Ринхорт рассказывал тихо, покусывая губы, еле сдерживая ярость:

– Когда Гончары находят такого дарэйли, то снимают смертное заклятие только в том случае, если знают его сущность и способны превратить в раба, но их знания стали слишком узкими. Тех, чья сущность неизвестна – усыпляют, чтобы дарэйли не сошел с ума, и чтобы сохранить его на будущее – вдруг заново откроют его круг и поймают потерянную душу, а «сосуд» уже готов.

– А те, кто не усыплен – сумасшедшие?

– Почти всегда. Таких уничтожают.

– Но ведь могут пройти годы, прежде чем их найдут.

– Могут пройти даже века. И у них даже может сохраниться разум, поэтому Гончары стараются не убивать их сразу, а проверить. И после открытия каждого нового круга идут с ревизией в хранилища: вдруг кого-то из Потерянных можно вернуть и использовать?

– Хозяева рачительны и гуманны! – прошептал я. – Великий Эйне, как они гуманны!

Факел в кулаке Ринхорта хрустнул, обломки посыпались на плиты. Он раздавил их сапогом.

– Ты даже не представляешь, сколько таких хранилищ в мире, принц. Это только найденных дарэйли. А сколько их за тысячелетия спрятано в склепах, лежит по миру нетленными трупами? Далеко не все Гончары перед смертью оставляли дары своим братьям. Ты понял, Райтегор Энеарелли, где скрыта твоя армия?

По рези в глазах я почувствовал, что они зажглись. Хранилище залил багровый свет. Руки вскинулись, слова заклинания вырвались из горла:

– Dhara Einne el’lenear, vuar’ra Aardenner!

Когда эхо, раскатившееся по подземелью, умолкло, тишина стала невыносимой.

Мы ждали долго, и я с возраставшим отчаяньем шептал заклинания, всплывавшие из глубин памяти, пока не захотелось самому упасть тут и уснуть навеки.

– Я был прав, тебя обучали лунные маги, – сказал мой мрачный спутник. – Никогда не слышал таких формул, и многие слова языка высших мне незнакомы.

– Как видишь, я был никудышным учеником.

Почему я решил, что способен освободить всех? Откуда такая самоуверенность? Освобождение Ринхорта было счастливой случайностью. Там, на кладбище, рядом со мной еще молился святой Кейен. Может, это его молитвы сняли оковы рабства с железного дарэйли, или наши совместные, нечаянно переплетенные усилия?

Подавленные неудачей, мы покинули безмолвные руины задолго до рассвета.

***

На рассвете вековую тишину разрушенной крепости потревожил звон металла.

Темноволосая девушка, чьим профилем любовался принц Райтегор, пошевелилась, открыла глаза. В непроницаемой тьме подземелья невозможно было что-либо увидеть, но чувствовалась теснота и чье-то присутствие. Очень многих существ. Таких, как она.

– Der'ri'ae? – шевельнулись молчавшие тысячелетиями губы девушки.

Кто-то застонал, и во мраке засветились чьи-то глаза. Через миг ярко вспыхнул свет, исходивший от рук молодого мужчины в дальнем углу. Кто-то вскрикнул, и тишина взорвалась криками, рычанием, звоном цепей.

Очнулись все. Их разум не успел проясниться, осознать происходящее. Они не успели увидеть ничего, кроме цепей, запертой двери и полыхающих ужасом и яростью глаз друг друга, а смертоносные когти и ядовитые или огнедышащие пасти гаргулий и мантихор, драконов и саламандр находились слишком близко. Они даже не успели понять, что свободны.

Через несколько минут тишина вернулась.

Ничьи глаза уже не светились: в каземате не осталось живых, а кровь, перемешанная с фрагментами разорванных тел, поднялась по колено и выплескивалась в проломы. Удушливая вонь от горевшей плоти и крови, смешанная с дымом от расплавленной двери клубами вырывалась из подземелья.

Этот столб был виден издалека.

Орлин, сделав круг над крепостью, поспешил к группе всадников, мчавшихся от леса к руинам.

– Там! Я чувствую смерть! – крикнул он, пролетев над самыми головами всадников.

– Видим! – огрызнулась девушка с прической из сотни косичек, перевязанных кожаной лентой, чтобы не хлестали по спине.

Скакавший впереди светловолосый всадник, перебросившись парой фраз с следовавшим за ним лысым жрецом, вскинул руки, призывая крылатого дарэйли. Орлин, сделав разворот, выхватил его из седла и понес к крепости.

Потому Верховный первым увидел следы свежего побоища, и никто, кроме Орлина, не видел, как рвало Сьента.

Когда через два часа основная группа вошла в подземелье, Верховный уже обрел нормальный цвет лица, но отказался спуститься вниз еще раз, и всем дарэйли запретил, направив их на осмотр наземных частей крепости.

Спустились только иерархи и задержались там ровно настолько, чтобы стихли желудочные спазмы. Даже они, давно привыкшие ко всему, не выдержали. Их рабы с изумлением наблюдали за желто-зелеными лицами хозяев, когда те, держась за стены, выползли из донжона. Висевший в неподвижном воздухе смрад и острый запах свежей крови помог дарэйли дорисовать картину.

– Как это понимать? – отдышавшись, спросил иерарх Авьел. – Он их растерзал?

Сьент взглянул на небо, проследив за полетом гигантского орла. Заметил, что тот перестал нарезать круги и взял четкое направление на запад.

– Вряд ли принц их убивал, – отрицательно качнулась голова Сьента. – Следы говорят о том, что он ушел еще до рассвета, а побоище произошло совсем недавно. Орлин в ту минуту кружил над руинами и не видел, чтобы кто-то входил или выходил.

– Может, убийца притаился и еще тут? – робко предположил один из жрецов-неофитов.

Напряженно слушавшие дарэйли, уже осмотревшие все камни снаружи, переглянулись с усмешками: кто может от них спрятаться под самым носом?

– Принц не убивал… лично, – тихо сказал Сьент, и смешки вокруг сразу оборвались под внимательным взглядом его пронзительных голубых глаз. – Но, несомненно, он причастен к гибели Потерянных. Я уже не верю в совпадения там, где появляется это существо. Он мог, например, приказать им убить друг друга и назначил час с таким расчетом, чтобы это произошло на наших глазах.