Но на протяжении последних пятнадцати дней неотложные дела удерживали меня в Париже. Я терзался, не имея сведений от Юбера, так как супруги Клеман неграмотны и не могли мне написать. И тут счастливый случай помог мне встретить друга детства, которого я не видел много лет, человека, преданного мне душой и телом. Я рассказал ему все и послал к Клеманам, чтобы он сообщил мне, как обстоят там дела. Прошло десять дней с тех пор, как Мариус уехал, а от него не было ни слуху, ни духу… И вот теперь я получаю письмо, которое… в котором…

У судьи Перрона недостало духа закончить. Но его вид, его поведение досказали то, на что у него не хватало слов.

Амели Дроп выслушала его рассказ с огромным волнением, но того взрыва отчаяния, которого можно было ожидать, не произошло. Она заговорила, лихорадочно захлебываясь словами и устремив взгляд в пространство:

— Нет, Себастьян, нет! Мой сын жив, я это чувствую… Материнское предчувствие не обманывает меня! Юбер исчез с фермы Клеманов, потому что его оттуда похитил мой муж! Я догадывалась об этом, а теперь знаю точно… И дата, названная в письме, тоже подтверждает…

— Что ты имеешь в виду?

— В апартаментах моего мужа есть секретные комнаты, куда я не имею доступа. Но я слежу… Я подслушиваю у дверей… И вот, на протяжении двух минувших суток я слышу, что в этих комнатах кто-то есть… Кто-то, кто лепечет детским голоском и поет детские песенки, — совсем так же, как мой маленький Юбер!

Обвив руками шею Себастьяна, она продолжала:

— О, теперь я чувствую в себе силу и решимость! Я вновь обрела любимого человека. И с его помощью я сумею вернуть моего ребенка! Поль Дроп негодяй, он похитил ребенка с корыстными намерениями. Но у Юбера есть мать и отец, настоящий отец. Объединив усилия, мы вернем нашего сына!

— Вы чувствуете себя лучше?

Больная, к которой профессор Дроп обратился с этим вопросом, была слишком слаба, чтобы ответить. Только губы ее слегка дрогнули и веки, опушенные длинными черными ресницами, на секунду опустились, прикрыв большие голубые глаза. Это движение означало утвердительный ответ, и профессор был удовлетворен.

— Я так и думал, — сказал он, — и я рад, что вы тоже это подтверждаете… А здесь, — продолжал он, прикоснувшись пальцем к шраму на плече больной, — все еще болит?

Пациентка снова шевельнула губами и опустила ресницы.

— Не унывайте, — сказал хирург, — терпеть уже осталось недолго, дело идет на поправку.

В первый раз он внимательно вгляделся в лицо больной, которую лечил уже несколько дней, и был поражен ее необыкновенной красотой. Конечно, лицо осунулось и побледнело от болезни, но черты сохраняли чистоту, мягкость и обаяние, а под атласной кожей начал проступать легкий румянец, знак начавшегося выздоровления. Роскошные волосы золотым нимбом окружали ее голову, эффектно выделяясь на белоснежном фоне подушки и простыней. Доктор невольно залюбовался этим лицом, казавшимся еще пленительнее от перенесенных страданий. В этот момент дверь палаты приоткрылась и заглянувшая в нее мадемуазель Даниэль поманила доктора.

— В салоне для посетителей ожидает господин, который привез сюда эту больную, — сказала она, когда Поль Дроп вышел в коридор. — Могу ли я сообщить ему какие-либо сведения от вашего имени?

Доктор достал из кармана часы:

— У меня еще есть полчаса до операции. Я сам поговорю с этим господином.

И Поль Дроп стал спускаться по лестнице, оставив в некотором недоумении мадемуазель Даниэль, знавшую, сколь неохотно он удостаивал посетителей личной беседой. В этом отношении он не отличался от большинства своих коллег, вечно имеющих озабоченный и неприступный вид и, то ли из принципа, то ли от равнодушия, не снисходящих до разговора с посетителями, переживающими за судьбу своих близких. Старшая сестра удивилась еще больше, когда профессор, уже спустившийся на один марш, повернулся к ней и добавил:

— Когда я буду беседовать с этим господином, проследите, чтобы никто нам не мешал.

Господин, ожидавший в салоне, был высокого роста, атлетического сложения, его темные волосы серебрились на висках и уже несколько поредели на макушке. Его энергичное лицо было чисто выбрито, из-под густых бровей пристально смотрели проницательные глаза. Одет он был без излишней элегантности, но со строгим вкусом. Увидев вошедшего профессора, он быстро встал с кресла, в котором сидел, читая газету.

— Что вы скажете, господин профессор, о нашей дорогой пациентке? — в голосе его звучала тревога. — Скоро ли я смогу увидеть ее?

— Не раньше, чем дня через два или три. Я прописал ей полный физический покой и хотел бы, чтобы и в плане моральном ее также ничто не волновало.

— Я буду соблюдать все ваши рекомендации, господин профессор, хотя мне так бы хотелось пожать ее маленькие ручки и увидеть воочию, как она возвращается к жизни!

— Мои рекомендации — в интересах больной, — жестко заметил доктор Дроп.

— Ни минуты в этом не сомневаюсь, господин профессор, — поторопился заверить его посетитель. — Позволю себе добавить, что, когда наступит время для посещений, право первого визита будет принадлежать не мне, а одному лицу, которое я должен буду предупредить заранее. Это лицо…

— То есть, господин Фандор? — прервал его профессор.

Посетитель вздрогнул от неожиданности:

— Как вы сказали?

— Простите, месье, это имя вырвалось у меня непроизвольно… Но раз уж так случилось, я хотел бы вам сказать, что имя вашей пациентки уже не составляет для меня тайны. Нескольких слов, произнесенных ею под наркозом, оказалось достаточно, чтобы я понял, что Элен — не кто иная, как несчастная дочь одного из самых ужасных преступников, каких только носила земля… — дочь Фантомаса! И, следовательно, посетитель, о котором вы упомянули, не кто иной, как Жером Фандор…

— Я уверен, что соблюдение профессиональной тайны… — с некоторым беспокойством начал посетитель, но хирург не дал ему закончить.

— Милостивый государь, врач, точно так же, как священник, обязан хранить доверенную ему тайну… Заметьте, сударь, — добавил Поль Дроп с тонкой улыбкой, — что и ваше инкогнито не является для меня таковым. Мы с вами беседуем уже в третий раз, но до сих пор скромность удерживала меня от желания выразить вам мое восхищение и симпатию, господин Жюв!

Сердечным жестом Жюв — ибо это был действительно он — протянул доктору руку:

— Простите, дорогой профессор, что я не представился вам с самого начала. Я хотел сохранить, в тайне личность Элен, как и свою собственную, только по одной причине: чтобы не привлечь внимание Фантомаса к той, кого он упорно продолжает считать своей дочерью… Было бы крайне нежелательно, если бы Гений злодейства проник в ваше заведение!

— Сударь, — ответил хирург, — мне нечего бояться Фантомаса, коль скоро рядом со мной находится инспектор Жюв!