Никто из них поначалу не верил в то, что Канал можно построить с помощью техники и средств эпохи Древнего Египта. Со временем, однако, профессиональное честолюбие взяло верх… Несмотря на досрочное освобождение, они оставались на стройке до самого конца.

Купаемся… Лоцман Саня щелкает нас на фоне массы воды, перекатывающейся из Воицкого озера в Выг — бесшумно. Лишь внизу грохот и брызги пены на округлых гранитных уступах. Пусто. От домов на фотографии в книге Горького не осталось и следа. Лишь наполовину засыпанная землянка да застрявшее в иле колесо от тачки.

Колесо от тачки! Главный механизм Канала. С его помощью делали вагонетки, стрелки, блоки, телеги, и только обед из колеса от тачки сварить не удавалось. Кроме тачки, было еще одно транспортное средство — «беломорский форд», тяжелая платформа на четырех бревнах вместо колес. А для подъема здоровенных скальных блоков из котлованов использовались деревянные краны (лишь детали, подвергавшиеся трению, были стальными) или сети, в которые заворачивали каменную глыбу и тащили на канатах с помощью лебедки, а то и лошадей. Подручные орудия зэка — кувалда, зубило и кайло.

22. Водопад Падун

Воицкое озеро… На горизонте дымы сегежской целлюлозной фабрики. Приближаемся к Надвоицкому узлу. Слева сухое русло Падуна. Словно на схеме в анатомическом атласе видно тело сельги — напластования гранита с прожилками — словно мощные мускулы без кожи. Сельгами называют здесь пути ледника, невысокие полосы скальных холмов с северо-запада на юго-восток. С высоты птичьего полета они походят на пласты вспаханного поля с озерами в бороздах. Ритм чередования пластов и борозд рождает удивительную каденцию пейзажа, которую кто-то сравнил с хорошей прозой, опирающейся на индивидуальное и неповторимое дыхание слов. В тех местах, где река захватывает сельгу, течение размывает грунт и выступает порог. По одному из них скатывался Падун, пока плотина не отсекла воды Выгозера. В литературе его запечатлел Пришвин:

«Смотришь на столбики пены. Они вечно отходят в тихое местечко, под навес черной каменной глыбы, танцуют там на чуть колеблющейся воде. Но каждый из этих столбиков не такой как другой. А дальше и все различно, все не то в настоящую секунду, что в прошедшую, и ждешь неизвестной будущей секунды», писал Михаил Михайлович в 1905 году в своей первой книге «В краю непуганых птиц».

Книга имела большой успех на Канале, сам Успенский, главный чекист Надвоицкого узла, читал ее. Тот Успенский, что застрелил собственного отца, чтобы одним попом в Союзе стало меньше, и позже, по некоторым свидетельствам, прославился своей жестокостью на Соловках. Согласно другой точке зрения — тов. Успенский был выдающимся чекистом, одним из начальников СЛОНа, использовавшим новый, прежде неведомый миру метод воспитания трудом. И к тому же — рафинированный интеллектуал. В Надвоицы он прибыл с книгой Пришвина в руках.

Годом позже — в 1933-м! — приехал сюда сам Пришвин, возможно, привлеченный своей популярностью среди строителей Канала, а может, уже задумавший следующую книгу. Ею стала «Осударева дорога», сказки о «рождении нового сознания русского человека». Успенский там, выведенный под именем бесстрашного Сутулова, олицетворяет Власть, которая из людских брызг и пены заново лепит Коллективного Человека, каким было человечество в самом Начале.

Надвоицкий узел — сердце Канала. Он вздыбливает воды Выгозера, регулируя их уровень для нужд электростанции и шлюзов, а лишнее сбрасывает в старое русло Падуна. Узел включает в себя Надвоицкую плотину, водосбросы и десятый шлюз, который продолбили в диабазе — в твердой, темно-зеленой магмовой скале. Для плотины требовался бетон, для бетона — камнедробилка. Диабаз оказался камнедробилкам не по зубам. Зубья приходилось отливать из специальной стали: 50 % чугуна, 48 % железного лома и 2 % ферромангана. Где взять печь, чтобы выдержала температуру плавления такой стали? Элементарно — во время отливки зэка поливали вагранку холодной водой. И диабаз был раздроблен.

Десятый шлюз на ремонте. Входное русло бетонировали, внутри еще не снята деревянная опалубка, подпорки. Представь себе обшитую досками тюрьму Пиранези!

23. Надвоицы

Из тени шлюза мы выскользнули на залитое солнцем озеро Выг. Справа Надвоицы, летим вдоль берега. Среди пепельных домов мелькают вышки охранников. Собственным глазам не верю: зона! В подзорную трубу замечаю колючую проволоку. А на первом плане краны, штабеля досок, какие-то бараки, склады, помосты для швартовки, заросший камышом пляж, дети. Причаливаем.

Пыль и жар. Застреваем в камышах. Крапива и чертополох, остовы барж. Окликают нас две потные девицы, но нам не до них. Пивка бы! Ваня остается пошакалить на баржах, Василий стережет яхту. А мы с Саней — в магазин.

Богом забытый поселок, две улицы крест-накрест, одна ведет на зону, другая — в порт. Ни души.

Ну и где этот город, о котором столько писали литераторы из «бригады» Максима Горького? Они говорили о пятидесяти тысячах жителей, да еще был театр, бассейны, стадион. При лесопилке планировали поставить винокуренный завод — гнать спирт из… стружек! Подсчитали, что из одной тонны опилок выйдет 360 литров сосновой водки для советской рабсилы (сокращенно «рабочая сила», или «рабская», если угодно — ведь в русском языке слова «работа» и «раб» имеют один корень). А тут поселок полувымерший, усыпанный стружками, на прилавках катанка[22]из левого «шила», хмельной мужик с золотой фиксой, специфический запах продовольственных магазинов русской глубинки. Берем коробку теплого пива и четыре буханки черствого хлеба.

На обратном пути заходим к Санькиному знакомому, бывшему начальнику Надвоицкого порта. Сразу видно, что это мужик старой закалки, иностранцам не доверяет. Я показываю аккредитацию, объясняю, что, мол, пишу. Через пару минут он разговорился, может, благодаря пиву. До недавних пор жили здесь очень даже неплохо, в порту работало четыреста человек, баржами песок с Выга возили, четыре региона снабжали — Беломорский, Кемский, Сегежский и Медвежьегорский, заказов — на полтора миллиона тонн, они были в состоянии выполнить едва ли половину, так что сами выбирали клиентов. Пока не пришел Борис Ельцин. Стройки остановились, песок стал никому не нужен. Людей сократили до пятидесяти пяти, около ста выгнали на пенсию, остальные остались безработными. Да что говорить, даже в зоне теперь работы нет.

Эх, Сталина бы! При Сталине в Надвоицах проходили слеты передовиков производства, был театр, концерты давали, газету выпускали. Тогда, при Сталине, жизнь обрела смысл: соревнование, великая стройка, масса народа. А сегодня, сами посмотрите, люди ползают, что твои мухи, только бы выпить, никакой цели в жизни. Полный маразм.

И вдруг он, ни с того ни с сего, запел:

И буржуя за границей

Скрюченные пальцы —

Поперек им горла стали

Красные канальцы.

Пусть не верит заграница —