— Мистер Хусейн, вы рассказали своей жене про школу?

Он огорченно взглянул на нее и выразительно пожал плечами.

— Знаете, моя жена не высокого мнения о своем уме. — Он издал смешок. — Да, я ей говорил, но знаете… — Он подался вперед и понизил голос. — Она думает, что люди сочтут ее дурой, если она пойдет опять учиться. Я говорю ей, когда она смотрит телевизор: «Почему ты не хочешь пойти и выучить этот язык нормально, как я?» Но что я могу поделать? Если она не хочет учиться, значит, не хочет. Но знаете, я вам что-то скажу. Мой сын, он учится, чтобы получить аттестат, а она не может ему помочь! И теперь мы должны идти в школу, беседовать с учителями, ну, знаете, родительское собрание? А она не хочет идти! Потому что считает, что люди подумают, что она дура.

— О, но это же не так! — Джулия стояла с кошельком в руках, слушая его. — В группе, где я работаю, есть женщина, ее зовут Ширани, и она, наверное, старше вашей жены. Она ходит в школу уже три года. Вы не поверите, какого прогресса она добилась. Вашей жене стоит только попробовать.

Он покачал головой и нажал клавиши на кассовом аппарате. Ящик выдвинулся. Джулия расплатилась и, убирая в сумку кошелек, обнаружила на дне старую рекламку, приглашающую в школу. Она достала ее, сдула прилипший мусор и протянула мистеру Хусейну.

— Вот. Здесь все написано про школу и к кому надо обратиться, если вы захотите прийти. Пожалуйста, мистер Хусейн, прочитайте ей это. Если вы еще расскажете ей про Ширани, может, она передумает?

Он взял листовку, внимательно изучил ее и убрал в карман брюк.

— Я попытаюсь. Я ведь могу только попытаться.

Джулия дотащила покупки до дома и, открывая дверь в темный общий холл, вспомнила, что должна была покормить рыбок. Она зашла к себе, бросила сумки, взяла ключи и направилась наверх. Открывая дверь Аннелиз, она взглянула вниз и увидела кота, выжидательно сидящего у ее ног.

— Ты тоже хочешь зайти? Ну, наверное, это можно, только если ты не будешь здесь ничего драть.

Комната Аннелиз была точно такой же, как и ее, но темнее, свет проникал с кухни через маленькое окошечко в двери. Зайдя в комнату, Джулия, как всегда, стала разглядывать стены, увешанные постерами: горы, утесы, скалистые склоны ущелий. Большие постеры перемежались разбросанными там и сям маленькими фотографиями: Аннелиз в альпинистском снаряжении, Аннелиз в спелеологическом снаряжении. Аннелиз и ее бойфренд в Пиренеях.

Джулия почувствовала легкую зависть: нужна смелость, чтобы подняться в гору, в реальном и переносном смысле.

Тут же обругав себя за пустое философствование, она посмотрела на кровать. На подушке трогательно обнимались два зверька неопределенной породы, с пришитым к ним сатиновым сердечком с надписью «Амстердам», и никаких следов сейсмической активности, которая обычно имеет здесь место. Но, впрочем, их и не должно быть.

Встревоженная своими вуайеристскими мыслями, Джулия переключила внимание на рыбок. Блошкин-Дом забрался на аквариум сверху и удобно устроился на плетеной проволочной крышке, пытаясь просунуть свою слишком большую лапу в отверстие диаметром с двухпенсовую монетку. Джулия быстро схватила его и отправила на пол.

— Не смей! — приказала она. Он уставился на нее, прижмуривая невинные зеленые глаза. Она погрозила ему пальцем и, надеясь, что он потерял интерес к рыбкам, склонилась над продолговатым аквариумом.

Судя по вытаращенным рыбьим глазам, смотревшим на нее как будто с удивлением, не она одна страдает склонностью к вуайеризму. Бедные рыбки. Чего только они не насмотрелись, должно быть, в этой комнате. Она взяла баночку с кормом и высыпала щепотку в аквариум, согласно инструкциям, полученным по телефону от Аннелиз. Золотистые создания тут же ринулись к поверхности и начали заглатывать разноцветные хлопья. Они довольно милые, подумала она. Однако она ни за что не променяла бы Блошкин-Дома на полдюжины золотых рыбок. Они ведь не могут отвечать взаимностью на твои чувства. Но Джулия подозревала, что при той жизни, которую ведет Аннелиз с бойфрендом, обладающим свойствами пневматической дрели, вероятно, нет времени на то, чтобы нянчиться с животными. Даже забавные зверюшки на кровати, должно быть, оказываются отброшенными в порыве страсти, забытые и покинутые.

Она подсыпала рыбкам еще немного корма, чтобы компенсировать иррациональную жалость, которую к ним испытывала, и погнала Блошкин-Дома к выходу, слегка подталкивая его носком ботинка. Она устало потащилась вниз по лестнице.

Все чем-то заняты. Все, кроме нее. У башмачников, как она называла их про себя для краткости, вечно что-то происходит, даже когда они спят. У Вивьен есть семья и ответственность за группу, у Роба — свои исследования, у Лео — преступники, Мак красит стены, мистер Хусейн содержит магазин, Фабиан и мышка-Наоми готовятся получить степень, даже у Мэгги есть работа в баре и ее эротические рассказы.

А что происходит с ней, с Джулией? В какой момент она застряла на месте? Почему получилось так, что она, всю сознательную жизнь мечтавшая об освобождении от ограничений, о получении степени, о возможностях, которые должны перед ней открыться, теперь оказалась запертой в четырех стенах, словно единственное, что ей осталось, это зарегистрироваться для получения пенсии по возрасту? Почему диплом, вопреки ее ожиданиям, ничего в ее жизни не изменил?

Вернувшись к себе, она без энтузиазма принялась разбирать сумки. Если бы только, подумала она, складывая в кучу упаковку мыла, дезодорант и сухие духи и увенчивая все коричными палочками, если бы она только не добавила ко всем проблемам еще и нелепую попытку случайной связи. Это было отвратительное начало дня, и улучшение не угрожало.

Она поставила чайник, взяла «Телеграф» и села за кухонный стол, задумавшись над кроссвордом. Минут через пятнадцать она обнаружила, что все еще держит карандаш над пустыми белыми клеточками, не в состоянии заполнить ни одной. Ее задумчивость перешла в раздражение. Через полчаса она разозленно отбросила газету и уставилась на идеально чистую поверхность стола.

Все без толку. Она не способна ни на чем сконцентрироваться. Она должна наконец откровенно признать, что у нее — серьезная проблема. Пока она была занята учебой, встречами с новыми людьми, отчаянно пытаясь все успевать, она могла жить конкретным моментом и радоваться каждому новому дню.

Но университетский опыт не изменил ее так сильно, как казалось, должен бы. Она осталась все той же, со своим прошлым, которое сформировало ее. Проблемы, которые у нее были, никуда не делись, просто в течение трех лет ей успешно удавалось их отодвигать. Это как просыпаешься после яркого, похожего на настоящую жизнь сна и обнаруживаешь на кухне немытую посуду и полное мусора ведро.

Мэгги говорит, что у нее вся жизнь еще впереди. Жизнь без Билла? Но ведь Билл всегда жил своей, отдельной жизнью. Не была ли та, прошлая жизнь сплошной борьбой для нее?

Она долго сидела, застыв под грузом нахлынувших воспоминаний, и со страхом ждала, пока они ее отпустят. В ней начало крепнуть убеждение: она должна по крайней мере попробовать что-то с этим поделать.