Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еду прямиком домой: невыспавшаяся, злая и совершенно не готовая обнаружить у себя открытой входную дверь и внутри нечто похожее на следы бурной вечеринки. Столы заставлены стаканами, бутылками и пивными банками, в кухне коробки из-под пиццы, на полу чипсы, а мой сын спит на диване в гостиной, обнимая молодую женщину.
— Эрн Эгмюнд Кристинссон! — произношу я, и он резко вскакивает с дивана.
— Мама? Ты уже вернулась? А… ну… я думал, вы подольше там останетесь.
— Что тут стряслось? — спрашиваю я, оглядываясь по сторонам.
— Ко мне друзья приходили… Я собирался все прибрать до вашего возвращения. Мама, это Лив, — говорит он, шаря рукой в поисках трусов и тыча в сторону девушки, которая поскорее спешит одеться.
— Привет, — произносит она, пытаясь улыбнуться.
Она симпатичная, с короткими светлыми волосами, в ноздре у нее колечко и в пупке украшение, бросающееся в глаза. Я отворачиваюсь.
— Ты о чем думал? Уж из города отъехать нельзя, как ты весь дом разгромить норовишь!
— Ну, мама, дай мне немножко времени, я все приберу.
— Вот и прибирай, — шиплю я и опрометью бросаюсь на нижний этаж.
Там тоже покуролесили: кто-то полежал на нашей с мужем кровати прямо на покрывале ручной работы и оставил на тумбочке пивную бутылку. Я обхожу весь дом, быстро оценивая ситуацию: вроде бы в мой рабочий кабинет не входили, ничего не сломали, не испортили, однако все кажется мне грязным, наш семейный очаг осквернили, во мне кипит гнев, когда я снова топаю в гостиную. За девушкой уже пришло такси, а мой сын вертится вокруг своей оси, всклокоченный, растерянный, как будто не знает, за что ему взяться, — правда, он уже оделся.
— Как ты вообще додумался устроить вечеринку без нашего ведома! — ору я на него. — Вроде бы тебе уже не шестнадцать лет!
— Ну, сорри, это не должно было так получиться, — бормочет он, отодвигая копну темных волос со лба, смотрит на меня своими карими, как у щенка, глазами. — Нас было немного, мы просто хотели пиццы поесть. И я собирался до вашего возвращения прибраться.
— Дело не в том, прибрался ты или нет, дело в доверии. Это наш дом, дом твоей сестренки. Здесь не место пьянству и распущенности.
— А тут распущенности и нет, — говорит он. — Лив — моя возлюбленная. Как-то так. — И он с некоторым сомнением смотрит на входную дверь, которую она закрыла за собой.
— Тебе скоро двадцать четыре года, ты живешь у родителей, а ведешь себя словно подросток. Полная безответственность! Не учишься, о будущем не думаешь, только выполняешь эту физическую работу, чтобы зависать как рок-звезда. И по дому не помогаешь, только и знаешь, что развлекаться.
— Я думал, это и мой дом тоже, — отвечает он. — Но если меня здесь не хотят видеть, съеду. Не вопрос.
— Да, не помешало бы тебе самому — съехать.
Произнеся это, я тотчас жалею о сказанном: он вздрагивает, точно от удара. Как-то все развернулось не туда, я же не хочу, чтобы он съехал. Чтобы все пошло вот так — не хочу.
— Эдди, родной, — вздыхаю я. — Я не хотела. Живи дома, сколько захочешь. Но пора бы тебе уже принять какое-нибудь решение насчет своего будущего. Осенью в университет поступить.
— Я не пойду в университет, — отвечает он сквозь стиснутые зубы. — Поеду в Италию.
Смотрю на него вытаращив глаза. В Италию? Зачем?
Он откашливается и расправляет плечи.
— Я записался в одно учебное заведение в Милане. Хочу стать театральным декоратором.
— Декоратором? Ты серьезно?
Он смотрит на меня и кивает. Совершенно серьезно.
— Декорации? А жить ты на что будешь? Ты не в себе, мальчик мой!
— Мама, я не мальчик. И именно этим мне и хочется заниматься.
Это меня ошеломляет.
— Эрн, ты же такой умный. Из тебя получился бы хороший студент, если бы ты дал себе время, приложил старания. Ты можешь выучиться на кого угодно. Не разбрасывайся такими возможностями, не трать время на ерунду.
— Мама, ты сама-то поняла, что сказала? Я же учиться собираюсь, а не с цирком сбежать.
Я мотаю головой в отчаянии:
— Милый Эдди, это неразумное решение! На это не проживешь. Ни стабильности, ни будущего. Я-то думала, ты на алюминиевый завод устроился, чтобы на учебу скопить, поступить в хороший университет за границей, в Массачусетский технологический или еще куда-нибудь. Ты сказал, что тебе надо подумать и определиться.
— Мама, а я определился, и вот мое решение. Это то, что я надумал.
— Театр?
Я грустно качаю головой и начинаю собирать бутылки и банки. Мой сын оскорбленно смотрит на меня:
— Мама, да что с тобой? Ты так себя ведешь, будто я пошел по кривой дорожке, а ведь это не так. Вполне можно жить иначе, чем вы с папой. Необязательно учиться только на юриста или геолога, или там инженера, и чтобы у тебя до тридцати лет уже были жена-дети-квартира. В жизни есть и другие вещи. И они тоже важны.
Вынимаю из блюдечка от моего праздничного сервиза окурок самокрутки, рассматриваю на свет:
— А это? Тоже важные вещи? Слоняться по вечеринкам и курить травку? Эту жизнь хочешь вести?
— Мама, не надо так, — он упрямо качает головой. — Ты слишком строго всех судишь. По-твоему, если человек не копия тебя, не следует всем этим правилам, которые ты понапридумывала для себя и других, значит, он наркоман. Но это же не так, жизнь у людей бывает всякая, у них бывает успех. Они счастливы, хотя не всегда и не во всем руководствуются одним только разумом. Не ставь крест на других, пусть они и не такие, как ты, дай им шанс. Ты должна быть хоть немножко толерантной.
Я протягиваю ему пакет:
— Вот, я даю тебе шанс. Ты получишь возможность сам прибраться. А мне нужно на работу, попробую принести пользу. Буду наблюдать эти подземные толчки, зарабатывать деньги на поддержание этого дома, который тебе так не нравится. А когда приду, чтобы все здесь было чисто!
— В жизни есть и другие вещи, — кричит он мне вслед, прежде чем я успеваю закрыть за собой входную дверь. — Мир состоит не только из камней.
Сотворение мира или его гибель
Тоумас Адлер проводит выставку своих фотографий