— А я, — твердо заявила Джалани, — скорее согласилась бы, чтобы первый брат злейшего врага каждый день бил меня на глазах моей матери в течение целого года и еще одного дня.

Нандера неодобрительно сощурилась и уже зашевелила было пальцами, но предпочла все же высказаться вслух:

— Ты хвастлива, как Шайдо, девочка. Будь Джалани постарше, это могло бы закончиться крупными неприятностями, но она лишь зажмурилась, дабы не видеть свидетелей того, как ее пристыдили.

Ранд запустил пятерню в волосы:

— Рин не поняла, так ты сказала? Вот и я ничего не понимаю. Она что, отреклась от копья? Может, решила выйти замуж за андорца? — В конце концов, вокруг него постоянно происходили невероятные события. — Но какая ей нужда идти в услужение? Золота я могу дать, сколько потребуется.

У Джалани чуть глаза из орбит не вылезли; все три женщины вытаращились так, будто именно он и был сумасшедшим.

— Сулин исполняет свой тох. Ранд ал'Тор, — решительно заявила Авиенда. Держалась она очень прямо и Ранду смотрела прямо в глаза — ни дать ни взять Эмис. Правда, с каждым днем она все меньше подражала Эмис и кому бы то ни было, ибо обретала свое лицо. — Это тебя не касается.

Джалани кивнула в знак согласия. Нандера в разговор не вмешивалась, стояла себе да разглядывала наконечник копья.

— Все, что касается Сулин, касается и меня, — возразил Ранд. — Если с ней что-то случится…

Он осекся, припомнив разговор, подслушанный перед вылазкой в Шадар Логот. Тогда Нандера обвинила Сулин в том, что та разговаривала с гай'шайн, словно они Фар Дарайз Май. Сулин свою вину признала и сказала, что с этим они разберутся позже. Он не видел Сулин с самого возвращения из Шадар Логота, но не придавал этому значения — решил, что она рассердилась, потому и поручила другим охранять его. И как он не сообразил, в чем дело? Знал ведь, что в отношении джиитох Девы щепетильнее всех айильцев, кроме разве что Каменных Псов и Черных Глаз. С точки зрения джиитох вся эта история представлялась вполне объяснимой. Не будь он так погружен в себя, давно бы разобрался, что к чему. Не зря ведь Авиенда его учила.

Хозяйке крова, облаченной в белое одеяние гай'шайн, можно было сколько угодно напоминать, кто она такая, такое считалось не вполне приличным, но позволительным, а иногда даже поощрялось. Однако для членов девяти из тринадцати воинских сообществ все обстояло иначе. Подобное напоминание являлось глубочайшим бесчестьем, одним из немногих способов обрести тох по отношению к гай'шайн. Разрешалось это лишь в особых обстоятельствах, в каких именно, он припомнить не мог. Фар Дарайз Май, конечно же, входили в число тех девяти, а тох по отношению к гай'шайн считался едва ли не самым трудным для исполнения. По-видимому, для этого Сулин решила навлечь на себя позор, по айильским понятиям, превосходивший оскорбление, нанесенное ею тем гай'шайн. Это был ее выбор, но такой выбор заставлял Сулин заниматься тем, что она до глубины души презирала; как долго — было ведомо лишь ей самой. Кому, как не Сулин, знать цену чести. Но ведь она сделала то, что сделала, лишь потому, что он, Ранд, не дал ей достаточно времени.

— Это моя вина, — заявил он. И тут же понял, что лучше бы промолчал.

Джалани устремила на него изумленный взгляд, а Авиенда покраснела от смущения — она постоянно твердила ему, что в рамках джиитох извинения и объяснения не приняты. Если спасение собственного ребенка навлекало обязательство по отношению к кровному врагу, надлежало исполнить его не уклоняясь.

Нандера одарила Авиенду более чем пренебрежительным взглядом:

— Не думай ты все время о его бровях, он, глядишь, чему-нибудь бы и научился.

Авиенда густо покраснела, а Нандера тут же заговорила с Джалани на языке жестов. Джалани расхохоталась, отчего румянец на щеках Авиенды разгорелся еще пуще. Ранд испугался, не кончилось бы дело танцем копий, но тут же вспомнил, что ученицы Хранительниц Мудрости не дерутся на поединках. Правда, Авиенда вполне могла надавать Нандере затрещин.

Желая предупредить подобный поворот событий, он поспешно спросил:

— Но если это я вынудил Сулин сделать то, что она сделала, разве я не имею тох по отношению к ней?

Казалось, выставить себя большим дураком, чем он уже успел, невозможно. АН нет. Ранду это вполне удалось. Лицо Авиенды сделалось пунцовым, а Джалани живо заинтересовалась узором на ковре под ногами. Похоже, степень его невежества огорчила даже Нандеру. Тебе могут напомнить о твоем тох, пусть это и оскорбительно, но если ты спрашиваешь сам, стало быть, не знаешь. Ну что ж, в конце концов, он не питал иллюзий по поводу своих познаний. И что он мог сделать? Приказать Сулин прекратить исполнять эту смехотворную работу и вновь надеть кадинсор значило помешать ей исполнить свой тох. Любая его попытка облегчить ее бремя могла нанести урон ее чести. Ее тох был ее выбором. Что-то в этом есть, чувствовал Ранд, хотя что именно, не знал. Надо будет порасспросить Авиенду, если, конечно, она не умрет от стыда. Свет, вот же угораздило.

Размышляя о том. что же все-таки предпринять, Ранд вспомнил о принесенном Сулин письме, которое так и держал в руках. Сунув его в карман. Ранд отстегнул пояс с мечом, положил его поверх Драконова скипетра, но тут же вновь вытащил пергамент. Кто мог отправить письмо с нарочным, который не задержался, даже чтобы перекусить? Снаружи не было никакой надписи, только сам гонец знал, кому предназначалось послание. И печать — какой-то цветок, вытисненный на пурпурном воске, — ничего Ранду не говорила. Пергамент был очень дорогой, лучшей выделки. А вот содержание написанного изящным, витиеватым почерком письма вызвало у Ранда задумчивую улыбку.

«Кузен!

Времена нынче непростые, но я ощутила потребность написать вам, дабы заверить в своем расположении и выразить надежду на ответные чувства. Не опасайтесь, я знаю о вас и признаю вас, но нынче многие не одобрили бы любую попытку приблизиться к вам, минуя их. Прошу лишь об одном: согрейте мое доверие пламенем своего сердца.

Аллиандре Марита».

— Чему ты ухмыляешься? — спросила Авиенда, с любопытством поглядывая на письмо.

— Приятно, знаешь ли, получить весточку от человека, который выражается просто и понятно.

В сравнении с джиитох все ухищрения Игры Домов и впрямь казались ему простыми. Подписи было достаточно, чтобы понять, кто отправил письмо, но, попав в чужие руки, оно могло быть понято как записка, адресованная другу, или теплый ответ знатному просителю. Аллиандре Марита Кигарин, Благословенная Светом королева Гэалдана, конечно же, никогда не стала бы подписывать одним лишь именем, безо всяких титулов, письмо совершенно незнакомому человеку, а уж тем паче Возрожденному Дракону. Очевидно, ее беспокоили Белоплащники в Амадиции, а также Пророк Масима. С этим Масимой надо что-то делать. Аллиандре проявила осмотрительность, доверив пергаменту лишь самое важное, без чего нельзя было обойтись. И дала понять, что письмо необходимо сжечь, — упоминание о пламени его сердца означало именно это. Так или иначе, королева Гэалдана первой из всех властительниц обратилась к нему сама, по доброй воле, а не под угрозой меча. Вот бы еще найти Илэйн и вернуть ей Андор, покуда здесь не началась заваруха.