— Командор Ян Грэйм и капитан Эль Ман просят разрешения его превосходительства принять их.

Стоило Яну произнести последнее слово, как за дверями что-то мягко защелкало, одна из створок распахнулась, и перед нами появился еще один музыкант Мигеля де Сандовала.

— Извольте сюда, господа, — почтительно произнес он.

— Спасибо, — кивнул Ян. — А где мажордом Конде?

— Он ушел, сэр. Как и большинство прочих слуг.

— Понятно.

Переступив порог, мы оказались в весьма просторной, но без окон комнате, обставленной старинной, сохранившей былое великолепие, но непривычно громоздкой мебелью.

Музыкант провел нас еще через две, удивительно похожих на первую и тоже без окон, комнаты. Затем мы оказались в третьей, отличавшейся от предыдущих окном во всю стену и открывающимся за ним неизменным степным пейзажем.

У окна, опираясь на трость с серебряным набалдашником, стоял высокий худой старик в черном.

Солдат, не привлекая внимания, закрыл за собой двери, а Ян подвел меня к единственному обитателю этой комнаты.

— Ваше превосходительство, — произнес он все так же по-испански, — Разрешите представить вам капитана Корунну эль Мана. Капитан, вы удостоены высокой чести: перед вами — его превосходительство Конде Нахара — Масиас Франсиско Рамой Мануэль Валентин де Компостелло де Абенте.

— Добро пожаловать в Нахар, капитан, — прозвучал слабый старческий голос — все, что осталось от некогда величавого баса. Говорил Конде правильнее, чем его подданные, с которыми я уже имел возможность познакомиться, но его испанский был, пожалуй, еще архаичнее. — Надеюсь, господа не откажутся присесть? Года мои не идут на пользу здоровью, и стоять становится все более утомительным.

И мы расположились в тяжелых креслах с высокими спинками и массивными подлокотниками — настоящие королевские троны, а не кресла.

— Капитан Эль Ман, — начал Грэйм, — прервал свой короткий отпуск и добровольно вызвался доставить госпожу Аманду Морган, чтобы она смогла встретиться и обсудить с губернаторами сложившуюся в Нахаре обстановку. Сейчас госпожа Морган находится в зале заседаний.

— Я не знаком… — Конде запнулся, довольно долго вспоминая имя, — с Амандой Морган.

— Это наш эксперт.

— Буду рад встрече с ней.

— Она с нетерпением дожидается возможности быть представленной вам.

— Пожалуй, сегодня вечером. Буду рад видеть всех к ужину, но… слуги мои покинули дворец.

— Я только что узнал об этом, — сказал Ян.

— Они могут убираться! — Конде был не на шутку рассержен, — Но никто из них больше не переступит порог этого дома. И дезертирам никогда — слышите, никогда не будет разрешено возвратиться в мою армию.

— Если его превосходительство позволит, — сдержанно заметил Ян, — мы пока не знаем всех причин, побудивших полки выйти из повиновения. Возможно, среди них существуют и такие, которые позволят его превосходительству проявить снисхождение.

— Не хочу даже думать о снисхождении, — Произнесено это было тонким надтреснутым голосом, но с таким пафосом, что при этом спина старика распрямилась, а в темных глазах зажегся яростный огонь, — Но если вы считаете, что такие причины существуют, я готов рассмотреть их немедля.

— Мы высоко ценим ваше решение, — ответил Грэйм.

— Вы слишком мягкий человек, — Конде перевел взгляд на меня, — Капитан! — Неожиданно в голосе старика появились металлические нотки, — Командор, надеюсь, уже успел вам обрисовать ситуацию? Эти дезертиры… — Палец Конде указывал в окно на простирающуюся внизу равнину. — …Эти дезертиры, подстрекаемые людьми, бессовестно называющими себя революционерами, угрожали взять штурмом Гебель-Нахар. Если они посмеют прийти сюда, я и преданные мне слуги — мы будем сражаться. Сражаться до последней капли крови.

— Губернаторы… — начал Ян.

— Губернаторы? Этим людям нечего мне сказать! — яростно отрезал Конде. Однажды они — точнее не они, а их отцы и деды — выбрали моего отца. Я унаследовал его титул, и ни они, и никто другой во всей Вселенной не наделен правом лишить меня того, что принадлежит мне по праву. Пока я жив, я буду El Conde, и только смерть лишит меня права им быть. Я буду драться, даже если останусь один. Драться, пока последние силы не покинут меня. Но я никогда не отступлю — никогда! Никаких компромиссов! Слышите, никаких!

Вот так продолжался яростный монолог Конде. Произносились все новые и новые слова, но смысл их оставался прежним: ни на один дюйм не уступит правитель Нахара тем, кто собирается изменить государственную систему.

Можно было бы не предавать всему этому значения, если бы мы считали: старик выжил из ума, не знает и не понимает того, что происходит в стране. Но хрупким и немощным было лишь его тело, а разум оставался чист; и ситуация в стране представлялась Конде так же ясно, как и нам. То, что он сейчас декларировал, являлось порождением непоколебимого упрямства. Он решил никому и ни в чем не уступать, несмотря на голос разума и известное ему подавляющее превосходство враждебных сил.

Истекли еще несколько минут яростных обличений — пафос его речи стал понемногу стихать. Тогда он в изысканной придворной манере попросил извинить его за некоторую горячность, но не за твердость убеждений. Затем последовал небольшой экскурс в историю Гебель-Нахара, и после обмена любезностями его превосходительство отпустил нас.

— Теперь ты познакомился с еще одной стороной наших проблем, — по дороге в служебный корпус заметил Ян.

Некоторое время мы шли молча.

— Одна из сторон этих проблем, — прервал я молчание, — на мой взгляд, заключена в различии, как мы понимаем, что такое честь, и как эти же вопросы решаются здесь, в Нахаре.

— И не забудь сказать: «При полном отсутствии этой самой чести у Уильяма», — добавил Ян. — Для нас честь — это прежде всего ответственность личности перед собой, перед обществом и в конечном счете перед всем человечеством. Для нахарцев честь есть лишь обязательство перед собой.

И тут я невольно рассмеялся.

— Извини, — Я встретился с ним взглядом, — Оказывается, ты читал пьесу Кальдерона о саламейском мэре?

— Не думаю. Ты сказал — Кальдерон?

— Педро Кальдерон де ла Барка — испанский поэт семнадцатого века. Автор пьесы «Саламейский алькальд», — И я прочел пришедшие мне на память, после слов Яна о чести, строки:

Al Rey la hacienda у la vida

Se ha de dar; pero el honor

Es patrimonio del alma

Y el alma solo es de Dios.

— «Судьба и жизнь принадлежит королю, — тихо повторил за мной Ян, — И только честь живет в душе, а душа отдана Богу». Я понимаю, что ты хочешь этим сказать.

Я намеревался продолжить разговор, но заметил, что Ян не слушает, а лишь изредка бросает в мою сторону короткие косые взгляды.