— Я над собой никому не дам верховодить! — крикнул, вскидывая руку, Мышко.

С тем он и уехал, видимо в гневе.

На следующий день во дворе городища не было никого. Только налетели тучей воробьи и, собирая соринки, оставленные лошадьми и людьми, яростно гомонили, как давеча люди, и при этом ссорились и бранились за каждое зёрнышко, как давеча люди за власть.

Пястун сидел на крыльце, удивляясь про себя, что люди могут так сильно жаждать того, что было столь тяжким бременем, и радовался своей бедности, позволявшей ему не вступать в споры и оставаться в стороне.

Вече, слыхал он, не привело ни к чему, хуже того: те, что приехали друзьями, разъехались врагами, с обидой и ненавистью в сердце. Мышки особенно много нажили недругов и соперников, а Лешеки втихомолку радовались смуте, оттого что многие уже поворачивали к ним, говоря: «Пусть уж лучше княжит у нас старый род, только бы законы блюли».

Несколько дней в городище было пусто, зато бурлило и кипело по дворам.

Близился праздник жатвы. Тем, что верховодили прошлый раз, думалось, что теперь-то вече соберётся не напрасно и, наконец, состоятся выборы. Снова стали созывать собор на Гопле. Мышки, Лешеки и другие кметы разъезжали по своим, собирая кровников и друзей для совета и поддержки.

Многие уже отчаялись и не желали идти. Были и такие, что радовались отсутствию князя, ибо теперь не надо было платить дань, вносить отсыпщину и служить в городище, а когда им говорили о набегах, качали головой и уверяли, что немцам хватает дела дома и на Лабе, а до Варты не так-то скоро они доберутся.

Тем временем другие, полагавшие, что можно подкупить людей хлебом, пользуясь тем, что вновь назначенный день приходился в праздник, велели нагрузить возы мясом, калачами, мёдом и пивом и повезли с собой для угощения. Так сделали Мышки, а узнав об этом, Бумир и его приятели, не желая от них отставать, навалили что у кого было дома на возы и отправили в городище.

Сборище было не так многолюдно, как в первый раз, но выглядело более торжественно.

Люди, наученные уже опытом, держались теперь осмотрительнее и больше слушали, чем говорили, стараясь привлечь к себе сердца.

Старейшины как раз собирались начать вече, когда показался старый Визун: в руке он держал копьё и вид имел усталый, словно возвращался из дальнего странствия.

Старец снискал себе уважение людей не только опытностью и умом, ибо на долгом веку изъездил многие дальние страны и знал почти все славянские племена, изучил их законы и строй, обычаи и нравы всех общин и племён, живущих на Висле и Днепре и за Татрами — на Дунае, Лабе и Одере, а также на Белом море[99] — он обладал к тому же великим пророческим даром и способностью предвидеть и предвещать то, что должно было свершиться… К нему нередко обращались за советами, хоть он и не был на них щедр. Поэтому все радовались его приходу, надеясь, что своими речами он сумеет склонить к единодушию.

Едва он показался вдали, как Мышки и Лешеки вышли ему навстречу, однако не приступили сразу к разговорам о деле, а велели прежде поставить блюда с мясом, хлеб и напитки, приглашая всех покушать.

Расположились на земле, возле возов. Визуна усадили на почётное место и, приободрившись, стали угощаться. День выдался погожий, на редкость прекрасный, напитков всяких стояло великое множество, а начав пировать, и не заметили, как за трапезой прошла большая часть дня. Визун молчал. Мышкам казалось, что он был на их стороне, а Лешеки почти не сомневались, что он не выступит против них. А потому ещё до начала веча просили посоветовать им, как поскорее довести дело до конца.

Старик поглядел по сторонам и, подумав, начал:

— Для того и прибрел я сюда, чтобы принести вам истину — не от себя, а из того истока, откуда она идёт. Вновь совершил я странствие в святые места, дабы спросить, как нам спастись от беды. И вот я возвращаюсь оттуда. Был я далеко, был в храмах Святовида, Радегаста[100] и Поревита[101], был в Колобжеге, Щецине, Ретре[102] и на священном острове ранов на Чёрном озере[103].

Владычествуют там боги, которым покоряется все наше племя, бодричи[104] и вильки так же, как лютичи[105] и поляне…

Нет у нас ни таких храмов, ни тех богов, что у редаров и ранов… однако и мы почитаем Ругевида[106] с семью обличьями и семью мечами, Триглава о трех головах, четырехликого Поревита с пятым лицом на груди и Святовида с четырьмя головами, которые смотрят на четыре стороны света…

Туда я ходил, чтоб услышать вещее слово волхвов, и несу вам оттуда их прорицания.

Он обернулся, все молчали, только Мышко спросил:

— Но как вы добрались до Ретры?

— Кто же обидит беззащитного старика? — ответил Визун. — Вильки не раз останавливали меня по дороге, но отпускали с миром… К Радегасту тоже нелегко добраться…

Капище стоит на острове, окружённом со всех сторон водой, как наша Ледница; к нему ведут мосты и длинная плотина, но и ступив, наконец, на землю, надобно пройти ещё девять ворот и в каждые стучаться и проситься, ибо и, ночью и днём их охраняет бдительная стража и всякого кто идёт, расспрашивает и осматривает. В храм не пускают разом более трех человек. Стоит он на возвышении за оградой с тремя воротами, но открываются только двое, а третьи — потайные — ведут к воде… Бог, увенчанный короной, весь золотой, стоит на рогах оленей и козлов, высоко под пурпурным сводом, покоящимся на расписных колоннах, подле него стоит его царственное ложе, покрытое порфирой… Вокруг него — другие боги, вооружённые мечами… Туда я прежде всего направил свои стопы, дабы услышать прорицание.

— Что же оно гласило? — посыпались вопросы.

Визун опустил глаза.

— Долго пришлось мне ждать, пока не пришёл ответ: «Выбирайте смиренного». Этого мне показалось недостаточно, и я отправился на священный остров на Чёрном озере, на Ясмунд и в Рекону[107]… вопрошал Триглава и Святовида. И изрёк Святовид: «Выбирайте малого», Триглав повелел мне сказать: «Выбирайте бедного». Вопрошал я Святовида через рог, мёдом налитый, и изрёк он, что смута и войны нас ждут, пока малый не будет вознесён и не станет великим.

Слушая Визуна, все переглядывались с озабоченным видом, а старик продолжал:

— Ныне