– Зато когда дубы-баобабы здесь зашелестят, сердце возрадуется. Спасибо скажешь мужу своему! – И дядя Филя с размаху вогнал топор в одну из берез – в ту, что поменьше.

– Хоть вторую-то пожалей, – попросила тетя Лира. – Пусть живет. И учти, будут нам неприятности от лесонадзора за самовольные порубки!

Ответом было молчание, и она вернулась в дом, обиженно хлопнув дверью. А березу дядя Филя свалил. Но вторая – та, что постарше, – еще стояла.

– Не надо рубить ее, дедуля, – сказал Валик. – Жалко.

– Чего жалеть-то! – рассердился дядя Филя. – Я уже с Толиком-трактористом договорился, он завтра пни выкорчует. А оставим эту – трактору не развернуться будет… Ребята, сейчас и пилой поработать придется, дерево-то толстое.

– Не хочу пилить под дождем! – буркнул Валик и направился к крыльцу. Я пошагал за ним. Мне вообще разонравилась эта затея.

– Забастовка миллионеров! – пропел Валентин, входя в дом. – Бабуля, миллионеры кушать хочут!

– Все готово, ребятки! – откликнулась тетя Лира. Действительно, стол уже был накрыт; середину его украшала нераспечатанная поллитровка «Столичной» и две бутылки вермута по рубль шестьдесят.

Мы принялись за еду. С участка, сквозь нарастающий шум ветра, доносились удары топора. Потом их не стало слышно. В комнату вошел дядя Филя.

– Ловкачи! – закричал он. – Я работай, мокни, а они тут пир затеяли… Я тоже хочу побороться с алкоголизмом, работа подождет. Я уже полдерева надрубил. Налей-ка мне, Валик, чего покрепче!

– Пьем за здравие миллионера-пенсионера! – провозгласил Валик. – Многие лета!

– Поехали! – радостно выкрикнул дядя Филя. – И ты, Лариса, пей! Обижусь!

– Уж ладно, по такому случаю можно. – Она торопливо выпила, закусила бутербродом и бросила кусочек докторской колбасы Хлюпику. – Кушай, кушай, ангельчик мой непьющий!

– Все в сборе, а Антуана нет, – сказал я. – Как он поживает?

– Поросенок-то? – ухмыльнулась тетя Лира. – А что ему сделается, жив-здоров.

– Его бы надо сюда пригласить, богатый типаж, – подал идею Валентин. Антуан тоже имеет право на веселье. Будущее светило науки!

– Ой, ребята, чего удумали! – захохотала тетя Лира. – Живого поросенка нам в гости не хватало!.. Да он тут под себя струю пустит, ему что!

– А и верно, Лариса, приведи-ка его сюда. Уважь мою пенсёрскую волю! – молвил дядя Филя. – Пусть и животное повеселится.

– Ну, уморили! – зашлась в хохоте тетя Лира. – А вот и взаправду приведу его сюда, гостя дорогого! Слабо, думаете? – Она встала, вышла в кухню, оттуда на крыльцо. Хлюпик немедленно последовал за ней. В комнате отчетливее стал слышен вой ветра и шум дождя.

– Что и требовалось доказать, – подмигнул вслед ушедшей дядя Филя. – Вез контроля-то оно лучше! – И, налив себе почти полный стакан, поспешно опорожнил его. Потом с хитро-пьяной ухмылкой добавил: – В Питере-то наводнение, может, будет, – ветер подходящий. А нам здесь – хоть бы хны. Потому как мы…

В комнату ворвался грубый, особо сильный порыв ветра. Хлопнула форточка, с этажерки посыпались какие-то бумажки, заметались в воздухе. Откуда-то извне донесся хруст, шипящий шелест, потом – удар. Что-то тяжелое где-то упало.

– Береза грохнулась, – подойдя к окну, доложил Валентин.

– Во! Допиливать не надо! Ветер за меня доработал! – удовлетворенно произнес дядя Филя. – Потому когда с умом…

Остервенело-острый, захлебывающийся, задыхающийся собачий вой послышался с участка. У всех у нас одновременно мелькнула одна и та же страшноватая догадка. Первым выбежал из дома дядя Филя, за ним мы с Валиком.

Тетя Лира лежала возле новой помойки, чуть в стороне от упавшей березы. Ее не помяло, не придавило – ее, видно, ударило в висок и отбросило. В сырых сумерках доброе, мокрое лицо ее казалось еще живым. По опавшей влажной листве в яму стекала струйка крови.

– Ларинька, Ларинька, очнись! Прости меня, прости! – бормотал дядя Филя, склонясь над мертвой. Потом упал рядом с ней лицом вниз и закричал, завыл не по-мужски тонко, и вой его слился с истошными завываниями Хлюпика.

Тетю Лиру погребли на тихом филаретовском кладбище.

Все это кончается просто – Не взлетом в небесную высь, А сонным молчаньем погоста, Где травы корнями сплелись.

Первое время дядя Филя навещал могилу ежедневно. Отправляясь на кладбище, он отрезал ломоть хлеба, брал кусок колбасы – это для Хлюпика. Песик ушел из дома и жил возле могилы тети Лиры – сторожил свою хозяйку. Отощал он страшно, так что имя его теперь вполне ему подходило. И ему жить оставалось недолго. Однажды дядя Филя нашел его мертвым. Собачонка вся была изрешечена дробью: это городские охотники-любители шли мимо кладбища и решили потренироваться, использовали Хлюпика как живую мишень.

Валентин уехал сразу же после похорон, ему нельзя было прогуливать. Я же остался на время присматривать за дядей Филей. Он стал неряшливым, оброс, все у него из рук валилось. Я ходил в магазин, готовил обеды, но он к моим супам и кашам почти не притрагивался, приходилось его порции вываливать в корытце Антуану. Поросенок все съедал за милую душу.

Так прошло три недели. Пора мне было в город возвращаться. Деньги материнские медленно, но верно подходили к концу, со стихами не ладилось, а значит, и гонораров в ближайшее время не предвиделось, и от моего бытия начинало тунеядством попахивать. Надо на работу скорее устраиваться, решил я.

Везде – в трамвае, в санатории, Среди гостей, среди родни, На суше и на акватории Моральный уровень храни!

Расставаясь с дядей Филей, я намекнул ему, что он должен подтянуться, должен беречь свое здоровье. Ведь у нас, у миллионеров, все впереди, и из своего миллиона он израсходовал пока только шестьдесят лет. Ответ его прозвучал для меня ошеломляюще. Он произнес нижеследующее:

– Пропади он пропадом, этот миллион! Права была Лариса, не будет нам радости от этого лекарства! Клюнули мы, дураки, на поганую наживку. Виноваты мы, Павлуха, перед всеми людьми виноваты!.. И ты еще взвоешь от своего долголетия! – с тоской в голосе закончил он.

Я устроился подсобным рабочим на «Спортверфь». Там работал сосед по коммунальной квартире Виктор Власьевич Желудев, краснодеревщик. После смерти матери он всячески опекал меня и уверил, что на верфи я буду неплохо зарабатывать. Так оно и вышло. Я имел в месяц около двухсот. Виктор Васильевич надеялся, что я заинтересуюсь производством, прирасту душой к «Спортверфи». Все вышло по-иному, но об этом потом.

С Валентином я теперь встречался не очень часто, так как он работал в дневную смену, а я – то в дневную, то в вечернюю. В выходные дни я запирался в своей комнатухе и пытался творить. Но стихи не шли, я буксовал. Позже я понял, что потерпел творческий крах через свое миллионерство.