Я пересекал Бей-бридж, когда мимо с ревом пролетел десяток «джипси джокеров». Не обращая внимания на ограничения скорости, колонна разошлась на две, чтобы объехать мою машину. Несколько секунд спустя они растворились в тумане впереди. Утро было холодное, и машины на мосту двигались медленно, если не считать байков. В заливе выстроились грузовые суда, ожидая, когда освободится причал.

Процессия тронулась ровно в одиннадцать – сто пятьдесят байков и около двадцати машин. В нескольких милях к северу от Окленда, на мосту Карквинез, к байкерам примкнул полицейский эскорт, откомандированный держать их под контролем. Машина патрульной службы возглавляла колонну до самого Сакраменто. Направляющие ехали по двое в ряд по правой полосе, твердо держась шестидесяти пяти миль в час. Во главе ехала вместе с Барджером неряшливая преторианская гвардия: Магу, Томми, Джимми, Скип, Кроха, Зорро, Терри и Жеребец Чарли Гроза Малолеток. На протяжении всего пути это напоминавшее спектакль действо затрудняло обычное дорожное движение. Байкеры казались существами из иного мира. Вот они – «подонки общества», «низшая форма животных», армия немытых групповых насильников… И их провожает в столицу штата машина патрульной службы с желтой мигалкой на крыше. Мерное продвижение процессии делало ее неестественно торжественной. Даже сенатор Мерфи не перепутал бы ее с опасным пробегом. Тут были те же бородатые лица, те же серьги, те же эмблемы, те же свастики и оскалившиеся черепа развевались на ветру, но на сей раз участники были одеты не для вечеринки и не глумились над цивильными. Они еще играли свои роли, но юмор исчез. Единственная проблема на маршруте возникла, когда процессия остановилась из-за жалобы владельца бензоколонки, дескать, на предыдущей заправке кто-то украл четырнадцать кварт масла. Барджер быстро собрал деньги, чтобы откупиться, бормоча, мол, кто бы ни стырил масло, его еще отделают цепью – потом… «Ангелы» заверяли друг друга, что это, наверное, какой-то придурок в одной из машин позади колонны, сволочь без класса и стиля.

В Сакраменто полиция к ним не цеплялась. Сотни любопытных зрителей обступили тротуары улиц между моргом и кладбищем. В часовне у тела ждали родственники и горстка друзей детства Джима Майлза, приглашенный пастор и три нервничающих служителя морга. Они знали, что грядет «племя» Матушки Майлза, сотни головорезов, барных драчунов и нелепого вида девиц в узких «ливайсах», шарфах и платиновых париках по пояс. Мать Майлза, грузная женщина средних лет в черном костюме, тихонько плакала на передней скамье у открытого гроба.

В половину второго колонна байкеров прибыла на место. Медленный рев моторов сотряс стекла в окнах морга. Полиция пыталась регулировать людской поток, когда телекамеры последовали за Барджером и, возможно, сотней других к двери часовни. Многие «отверженные» во время службы ждали снаружи. Они стояли тихими группками, опираясь на байки и убивая время за неспешным разговором. Про Майлза почти не говорили. В одной группке ходила по рукам бутылка виски. Кое-то из «отверженных» разговаривал со зрителями, стараясь объяснить, что происходит.

– Ага, парень был из наших вожаков, – говорил «ангел» престарелому мужчине в бейсболке. – Отличный парень. Какой-то тип погнал на кирпич и его укокошил. Мы приехали хоронить его с почестями.

В обшитой сосновыми панелями часовне пастор говорил своей странной пастве, мол, «возмездие за грех – смерть». Выглядел он, как аптекарь с картины Норманна Роквелла, и происходящее явно вызывало у него отвращение. Не все скамьи были заполнены, но в пространстве за ними люди стояли плечом к плечу до самых дверей. Пастор говорил про «грех» и «оправдание», время от времени делал паузу, точно ожидал от собравшихся возражений.

– Не мое дело судить кого-либо, – продолжал он. – И не мое дело кого-то превозносить. Но мое дело произнести предостережение: это случится с вами! Не знаю, как те или другие из вас относятся к смерти, но я знаю, что в Святом Писании говорится, что Господь не черпает удовольствия в смерти грешников… Иисус умер не за животных, он умер за людей. То, что я скажу о Джеймсе, ничего не изменит, но я могу нести вам Евангелие, и мой долг предостеречь вас, что вам всем придется ответить перед Господом!

Собравшиеся переминались с ноги на ногу и потели. В часовне было так жарко, что, казалось, сам дьявол ждет в прихожей, чтобы забрать грешников, едва закончится проповедь.

– Кто из вас… – вопросил пастор, – кто из вас спрашивал себя по пути сюда: «Кто следующий?»

В этот момент несколько «ангелов» на скамьях поднялись и вышли, проклиная себе под нос образ жизни, от которого давно отказались. Проигнорировав эти признаки мятежа, пастор пустился рассказывать историю про надзирателя одной филиппинской тюрьмы.

– Срань Господня! – пробормотал Кроха и вышел.

Он минут тридцать стоял тихонько сзади, обливаясь потом и рассматривая пастора так, словно намеревался попозже его разыскать и извлечь у него все зубы. Уход Крохи побудил к тому же еще пять-шесть человек. Пастор почувствовал, что теряет аудиторию, поэтому по-быстрому закруглился с филиппинцем.

Пока толпа выходила, музыки не было. Я прошел мимо гроба и был потрясен, увидев, что Матушка Майлз чисто выбрит и мирно лежит на спине в синем костюме, белой рубашке и широком бордовом галстуке. Его куртка «ангелов ада», покрытая экзотическими эмблемами, висела на стойке в ногах гроба. Позади него стояли тринадцать венков, на некоторых были названия других клубов «отверженных».

Я едва узнал Майлза. Он выглядел моложе своих двадцати девяти и совершенно обычным. Но лицо у него было спокойное, словно он ничуть не удивлен, что оказался в деревянном ящике. Одежда ему бы не понравилась, но поскольку за похороны платили не «ангелы», самое больше, что они могли, – убедиться, что значки и эмблемы попадут в гроб прежде, чем его засыплют землей. Барджер остался с несущими гроб проследить, чтобы все сделали как надо.

После похорон более двухсот байкеров последовали за катафалком к кладбищу. За «ангелами» ехали другие клубы, включая полдюжины ребят из «Драконов Ист-Бей», и, если верить радиокомментатору, «десятки байкеров-подростков, которые выглядели так торжественно, словно умер сам Робин Гуд».

«Ангелы ада» не обманывались. Не все они читали про Робина Гуда, но понимали, что сравнение – комплимент Майлзу. Возможно, «отверженные» помоложе в него поверили, но у них в душе пока оставалось место для Пары-тройки красивых иллюзий. Те, кому было под тридцать или больше, слишком долго жили с собственным золотушным имиджем, чтобы считать себя героями. Они понимали, что герои всегда «хорошие парни», и видели достаточно ковбойских фильмов, чтобы знать, что хорошие парни в конце побеждают. Этот миф к Мамаше не относился, а ведь он был «хорошим парнем». Но вместо хэппи-энда получил две сломанные ноги, раскроенный череп и головомойку от проповедника. Только его место в рядах «Ангелов ада» не дало ему уйти в могилу так же незаметно, как какому-нибудь пыльному клерку. А так его похороны освещали на всю страну: Life опубликовал фотографию того, как процессия въезжает на кладбище, заголовок Chronicle гласил: «„Ангелы ада“ хоронят своего – черные куртки и странное достоинство», в теленовостях торжественный ролик о похоронах поставили на первое место. Матушке Майлзу было бы приятно.