не понимаете! Деньги всегда идут к деньгам, а двенадцать голов всегда умнее одной. Они действовали очень умно. Благодаря деньгам они направляли политику, как им хотелось, и продолжали увеличивать капитал, пуская его в оборот и устанавливая тарифы. Капитал все увеличивался и увеличивался. Эти двенадцать опекунов действовали под фирмой Спящего, под видом компаний и прочими способами. От его имени заключали юридические акты и сделки, покупали партии, газеты, все на свете. Послушайте историю этих времен — и вы увидите, как власть и значение Совета все росли и росли. В его руках скопились наконец биллионы львов, все достояние Спящего. И подумать только, что всему этому положили начало прихоть и случайность — завещание Уорминга, а потом гибель сыновей Избистера!

— Какое странное создание — человек! — продолжал старик. — Удивительно только, что Совет так долго действовал единодушно. Целых двенадцать человек. И с самого начала все действовали заодно. А все-таки они пали. Во времена моей молодости Совет был для нас то же самое, что для невежды бог. Мы не смели и подумать, что они могут поступить плохо. Об их женщинах мы и мечтать не могли. Теперь я стал умней. Странное, право, существо — человек. Вот, например, вы. Человек молодой — и ничего не знаете, а я, семидесятилетний старик, которому простительно и забыть половину, объясняю вам все это.

— Да, семьдесят, — продолжал он, — семьдесят… И я еще хорошо слышу и вижу, слышу лучше, чем вижу. И голова у меня ясная, и я всем интересуюсь… Семьдесят… Странная вещь — жизнь. Мне было двадцать, когда Острог был ребенком. Я отлично помню его еще задолго до того, как он встал во главе Управления Ветряных Двигателей. С тех пор многое переменилось. Ведь и я ходил когда-то в синем. И вот я дожил до нынешних дней, чтобы увидеть этот бунт, и мрак, и смятение, и груды мертвых тел на улицах. И все это — дело его рук! Его рук дело!

И он начал тихо бормотать что-то непонятное — по-видимому, хвалил Острога.

Грэхэм задумался.

— Позвольте, — проговорил он, протягивая руку и как бы приготовляясь отсчитывать по пальцам. — Итак, значит, Спящий лежал в летаргии…

— Подменен, — сказал старик.

— Допустим. А тем временем состояние Спящего все росло и росло в руках двенадцати опекунов, пока наконец не поглотило почти весь мир. Эти опекуны благодаря такому богатству сделались фактическими властелинами мира, потому что они имели ценз, как в древнем английском парламенте…

— Ого! — произнес старик. — Меткое сравнение. Вы вовсе не так…

— И вот теперь этот Острог взбунтовал весь мир неожиданным пробуждением Спящего, в которое никто не верил, кроме суеверного простонародья, и Спящий потребовал от Совета свое состояние. Не так ли?

Старик только покашливал.

— Странно, — сказал он наконец, — встретить такого человека, который слышит все эти вещи в первый раз.

— Да, это странно, — согласился Грэхэм.

— Были вы когда-нибудь в Городе Наслаждений? — спросил вдруг старик. — Всю свою жизнь я мечтал… — засмеялся он. — Даже теперь я не отказался бы. Посмотреть бы — и то хорошо. — Он пробормотал еще фразу, которую Грэхэм не мог понять.

— А когда проснулся Спящий? — неожиданно спросил Грэхэм.

— Три дня назад.

— Где он теперь?

— Острог его захватил. Он убежал от Совета всего каких-нибудь четыре часа назад. Дорогой мой сир, неужели вы ничего не знаете? Он был в зале рынков, где произошло сражение. Весь город кричит об этом. Все Болтающие Машины. Даже глупцы, защищающие Совет, — и те говорят так. Все бросились туда смотреть на него, и каждый получил оружие. Что, вы пьяны были или спали? Удивительное дело! Нет, вы просто шутите! Делаете вид, что ничего не знаете. Ведь и электричество погасили для того, чтобы заставить замолчать Болтающие Машины и помешать скоплению народа; поэтому такая темь. Быть может, вы хотите сказать…

— Я, правда, слышал, что Спящий бежал, — перебил его Грэхэм. — Но постойте, вы уверены, что Спящий у Острога?

— Острог ни за что не выпустит его, — заявил старик.

— А Спящий? Уверены вы, что он не настоящий? Я ни от кого еще не слыхал…

— Так думают все глупцы. Да, так они и думают. Как будто они ничего не слыхали. Я достаточно хорошо знаю Острога. Разве я не говорил вам? В некотором роде я ведь с ним в свойстве. Да, в свойстве через свою сноху.

— Я думаю…

— Что такое?

— Я думаю, что вряд ли удастся Спящему получить власть. Я думаю, он будет куклой в руках Острога или Совета, как только кончится эта борьба.

— В руках Острога? Конечно. Да почему бы ему не быть куклой? Все для него возможно, любое наслаждение! Зачем же ему еще власть?

— А что это за Города Наслаждений? — спросил вдруг Грэхэм.

Старик заставил его повторить вопрос. Когда наконец он удостоверился, что не ослышался, то сердито пихнул Грэхэма локтем.

— Нет, это уж слишком! — воскликнул он. — Вы насмехаетесь над старым человеком. Я давно уже подозревал, что вы знаете больше, чем кажется.

— Предположим, что вы правы, — ответил Грэхэм. — Но для чего мне притворяться? Уверяю вас, что я действительно не знаю, что такое Город Наслаждений.

Старик захихикал.

— Мало того, я не умею читать ваших надписей, я не знаю, какие монеты теперь в ходу, я не знаю, какие на свете государства. Я не знаю, наконец, где нахожусь сейчас. Я не умею считать. Я не знаю, где и как достать еду, питье, кров над головой.

— Будет вам! — остановил его старик. — Если вам дать теперь стакан, так вы будете, пожалуй, уверять, что не знаете, куда его поднести… к уху или к глазу?

— Я буду просить вас рассказать мне обо всем.

— Так, так! Ну, что же! Джентльмен, одетый в шелк, может позволить себе шутку. — Сморщенная рука протянулась к Грэхэму и несколько мгновений ощупывала его рукав. — Шелк! Ну, ну… Неплохо ему будет жить. Хотел