Та же норма была подтверждена знаменитым указом Петра I от 17 апреля 1722 года, также собственноручно им написанным, имевшим, так сказать, конституционный характер. «Буде же в тех регламентах что покажется темно или такое дело, что на оное ясного решения не положено, такие дела не вершить, ниже определять, но приносить в Сенат выписки о том ‹…› Однакож не определять, но, положа на пример свое мнение, объявлять нам»[1617].

В полном согласии с изложенной нормой делались постановления о той же обязанности и отдельных должностных лиц. «И что по тому (о дворянской службе. – Н. В.) изобретено будет, о том ему, герольдмейстеру, обстоятельно доносить Сенату. А в Сенате рассмотря, докладывать е[го] им[ператорскому] в[еличеству]», – гласит «Инструкция герольдмейстеру»[1618].

Констатировав в главе I указанную практику как постоянную в законодательстве, суде и управлении Петра и установив отграничение, в возбуждении законодательной инициативы, права от факта, мы остановились там перед вопросом о плановости его [Петра] реформ, а также законодательной работы, их осуществлявшей. Нас тогда интересовал – и не перестает занимать и теперь – вопрос: были ли реформы Петра только творчеством стихийным, проявляемым без всякого плана и системы, а законодательные акты – простыми откликами на запросы жизни, удовлетворением ее потребностей, постоянно всплывавших? Или же, наряду с такими откликами на запросы и требования жизни, в законодательной деятельности Петра и органов его правительства можно увидеть общие идеи, необходимую согласованность между отдельными многочисленными его мероприятиями и этими основными идеями, последовательность и постепенность отдельных реформ и этапов в их осуществлении и в конце концов – выполнение определенной программы, наперед намеченной в общих чертах?

В русской историографии этот вопрос ставится не впервые. Он был выдвинут еще в конце прошлого века и не однажды трактовался в последние годы минувшего и в начале текущего столетия. При этом во всех случаях он освещался в отрицательном смысле. С первых же попыток его разрешения в науке твердо установилось мнение историков, что законодательная деятельность Петра I была стихийной, не имевшей признаков, которые свидетельствовали бы, что реформатор придерживался каких-либо общих руководящих идей и установок, имел заранее намеченный план и в надлежащий срок согласовывал между собой разновременно проводимые меры.

Приведем высказывания по этому поводу наиболее авторитетных представителей русской исторической науки названного периода, и прежде всего инициатора в постановке вопроса, профессора В. О. Ключевского, – в его знаменитых университетских чтениях, впоследствии нашедших свое литературное выражение в ч[асти] IV «Курса русской истории».

«При первом взгляде на преобразовательную деятельность Петра, – говорит он, – она представляется лишенной всякого плана и последовательности»[1619]. «Видны цели реформы, но не всегда уловим ее план». «Преобразовательные меры следовали одна за другой в том порядке, в каком вызывали их потребности, навязанные войной»[1620]. «Перестройка шла по разным областям одновременно, урывками и вперемежку, и только к концу царствования стала складываться в нечто цельное, что можно уложить в изложенный план»[1621].

Взгляд этот, если отбросить некоторые крайности и односторонность, можно признать в некоторых отношениях правильным. Однако из высказываний В. О. Ключевского наибольшее сочувствие у его учеников и последователей встретили те именно суждения, которые отрицали творческое воздействие Петра на современную ему жизнь, что вызвало у них мнения еще более резкие и категорические. Вследствие этого они отошли еще дальше от истины и уже впали в противоречия с источниками. Это тем более неожиданно, что оба серьезных автора, которых мы имеем в виду (оба – ученики Ключевского), в своих диссертациях высказали собственные наблюдения не в результате знакомства с литературными произведениями русских и иностранных беллетристов и дипломатов, а в итоге изучения источников и исследования определенных и притом весьма важных отраслей управления и законодательства эпохи Петра Великого.

Первый автор, П. Н. Милюков, в своем труде «Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII в. и реформа Петра Великого» (СПб., 1892)[1622] высказался по поводу характера петровского законодательствования в результате изучения архивных источников о преобразовании Петром центральных, по преимуществу финансовых учреждений. Приведем наиболее значительные и категорические его выводы по занимающей нас теме, о плане петровских преобразований: «Вопросы ставила жизнь; формулировали более или менее способные и знающие люди, – утверждает он, – царь схватывал иногда главную мысль формулировки или – и, может быть, чаще – ухватывался за ее прикладной вывод; обсуждение необходимых при осуществлении подробностей поставленной, формулированной и одобренной идеи предоставлялось царем правительству вместе с подавшими мысль советчиками – и в результате получался указ. Но этот конец был только новым началом»[1623]. Следовательно, по взглядам П. Н. Милюкова, стихийные запросы жизни и случайные проекты способных, знающих советников царя – вот что вызывало к жизни тот или иной проект и сообщало ему порядок и направление.

Предыдущие главы нашего исследования отдельных моментов правотворческого процесса при Петре с достаточной, как нам думается, убедительностью вскрыли противоречивость подобных утверждений и документальных данных, оставшихся от законодательной лаборатории Петра.

В том же духе, но менее резко высказался другой ученик В. О. Ключевского, в конце своей жизни академик[1624], М. М. Богословский – в своей ранней работе «Областная реформа Петра Великого» (М., 1902)[1625], в результате изучения второй административной, областной реформы Петра. Он утверждает: