— Телефон надо подключить… — пробормотала Мила и, сев, дотянулась до розетки.

С ума сойти! Постелила простыню, отключила телефон… Когда успела? Пока он вылезал из штанов?.. Нет, ну вот как это у них все так получается?..

Как бы отвечая на его незаданный вопрос, Мила поднялась с дивана и меньше чем за полминуты произвела массу мелких дел, в том числе извлекла откуда-то вторую непочатую бутылку «Траминера». В сомнении поглядела на Алексея.

— Или не стоит?.. Тебе еще на работу сегодня идти?

Колодников прислушался к ощущениям и к удивлению своему обнаружил, что почти трезв.

— Откуда это?.. — полюбопытствовал он и не в силах приподнять голову от подушки (Боже, еще и подушку подкинуть успела!) указал на бутылку подбородком.

Мила тихонько рассмеялась.

— Когда ты коньяк принес, Иришку чуть удар не хватил… Ну мы с ней от Кирюши и припрятали… Так ты в фонд сегодня идешь или нет?

— Нет, — помрачнев, бросил Колодников. — И пусть хоть одна сволочь слово скажет!..

— Ну и отлично!.. — обрадовалась Мила и, кажется, вполне искренне. — Ты поспи немного, если хочешь…

В этот момент ожил телефон. Подключили на свою голову…

— Фирма «Эдем» слушает… — Ничуть не стесняясь ослепительной своей наготы, Мила стояла вполоборота к Колодникову. — Насчет работы?.. В смысле — охранником или шофером?.. Кем? Девушкой по вызову?.. — Она прыснула и, повернувшись к Алексею, сделала большие глаза. Впрочем, они у нее и так были не маленькие. — Молодой человек, наша фирма «голубых» не обслуживает… Ах, это вы какую-то свою знакомую хотите пристроить… Что?!

Услышав последнее восклицание, Колодников встревоженно приподнялся на локте и был поражен тем, как изменилось лицо Милы. Скорпиона давят с таким лицом, с каким она слушала трубку.

— Да вы сами-то понимаете вообще… — медленно цедя слово за словом, снова заговорила она, и Алексей уже и голоса ее не узнал, — на какую работу вы хотите устроить свою жену?.. Что значит «а чо»?.. Ты! Урод! Больше сюда не звони, понял?.. Позвонишь — скажу ребятам: приедут — опустят!.. У меня твой номер — на табло…

Мила бросила трубку, постояла, тяжело дыша.

— Боже, какой только мрази не бывает на белом свете!.. — обессиленно сказала она, помотав головой, отчего волосы ее снова рассыпались по плечам. Нахмурилась и, сорвав с горлышка бутылки акцизную марку, взяла со стола штопор.

С опером Колодников столкнулся на подходе к кабинету. Коридоры райотдела милиции были угрюмы и сумрачны, поскольку пролегали в самой толще здания, так что сиянье дня проникало туда лишь с лестницы да из двух торцовых окон. Тускло-желтые панели и старый коричневый линолеум съедали свет уже в десятке шагов от окна. Ртутная лампа, мигающая в середине коридора (остальные не горели вообще), тоже мало способствовала ясному различению жизненно важных предметов — таких, например, как двери и обозначенные на них номера. Поэтому опер Геннадий Степанович поначалу явился Колодникову на фоне оконного проема в виде движущегося навстречу силуэта — темного, смутного, коренастого.

Опознать его удалось лишь в тот самый миг, когда они почти уже разминулись.

— Геннадий Степанович!..

Опер обернулся, всмотрелся, сухо поздоровался.

— Геннадий Степанович! — потрясая вчерашним номером «Городских ведомостей», негромко, но с чувством возопил Колодников. — Ну что же это, а?..

— Чего там? — отрывисто спросил тот, коротко взглянув на сложенную гармошкой газету.

— Да пишут уже про меня!.. — плачущим голосом объяснил Алексей. — Вы ж меня под пулю подводите!.. Ну зачем же так делать-то?.. Программист, группировка…

Опер озадаченно нахмурился.

— Ну-ка… — пробормотал он, забирая «Ведомости». Отступил к бестолково помигивающей лампе дневного света и, напряженно прищурившись, всмотрелся в указанную Колодниковым заметку.

— Ни черта не видно… — с досадой сказал он. — Вы — к следователю?

Колодников остолбенел.

— Ну вы же мне сами вчера… повестку-то…

— Да помню, помню…

Опер что-то прикинул, посмотрел на часы.

— Значит, так, Алексей Петрович… — глядя куда угодно, только не на Колодникова, сказал он. — Следователь сегодня с тобой говорить не будет. А что касается заметки… Ну-ка, пойдем, разберемся!..

Сопровождаемый по пятам Алексеем, опер вернулся в конец коридора, где достал из кармана ключ и отпер дверь кабинета — не того, что был обозначен в повестке. Войдя, указал Колодникову на стул, сам же занял рабочее место и, распластав газету на столе, углубился в чтение.

— Так… — сказал он наконец с недоумением и вопросительно посмотрел на Алексея. — А где тут про тебя?..

— Ну как же!.. — заволновался тот, привставая со стула. — Вот… «Некий программист, проживающий в том же доме…»

— А-а… — несколько даже оторопело протянул Геннадий Степанович, снова склоняясь над мерзкой заметкой. — А я тоже сперва не понял… Какой, думаю, программист?.. — Хмыкнул, покачал головой, потом аккуратно сложил «Ведомости» и отодвинул на самый край стола. — Ну а мы-то тут при чем?

— То есть как?.. — окончательно растерялся Алексей.

— А так. С журналистами я не беседовал. Следователь — тоже. Скорее всего, поймал корреспондент жильца, дворника… А уж тот ему наплел всякого… Мы ведь теперь газетам не указ, это раньше они к нам по любому поводу за разрешением бегали. А чего ты хотел, Алексей Петрович?.. Вот уже и пресса тобой заинтересовалась…

Уронив руки на колени, Колодников с отчаянием смотрел на пододвинутую опером газету. «„КРУТЫЕ“ СВОДЯТ СЧ…» Хвостик заголовка скрывался за перегибом.

— Скажите… — обреченно выговорил Алексей. — Вы меня в самом деле в чем-то подозреваете?..

Геннадий Степанович помедлил, всмотрелся в несчастное лицо Колодникова.

— Слушай, Леш… — молвил он вдруг с усталой прямотой. — Ну что ты, ей-Богу, и себе, и нам нервы треплешь?.. Давай попросту поговорим, без протокола, по душам, а?..

— Давай… — выдохнул Колодников и, сняв, принялся протирать очки.

Когда он их наконец протер и вновь водрузил на нос, на столе уже откуда-то взялись две чайные чашки и отмытая банка из-под майонеза, наполненная до половины сахарным песком с торчащей из него ложечкой. Далее опер осведомился, курит ли Алексей, и подтолкнул к нему поближе пепельницу.

Алексей, видя все эти приготовления, лишь усмехнулся криво.

— «А штабной имел к допросу старую привычку…» — невольно припомнил он и, как выяснилось, вслух.

— Чего-чего? — не поверил своим ушам опер.

Колодников смутился.

— Да это из Багрицкого… «Дума про Опанаса»… «А штабной имел к допросу старую привычку — предлагает папиросу, зажигает спичку…»