Мы наблюдали, как в странах с плановой экономикой плановики были задавлены необходимостью установить буквально миллионы цен и постоянно менять их в ответ на бесчисленные и часто непредвиденные изменения обстоятельств. Неудивительно, что они так часто терпели поражение. Странно, что кто-то вообще ожидал от них успеха, если учесть огромный объем знаний, который требуется сосредоточить в одном месте у одной группы людей, чтобы такая модель смогла как-то работать. Ленин был лишь одним из многих теоретиков, которые на протяжении столетий воображали, что государственным чиновникам будет легко руководить экономической деятельностью. Проведя всего несколько лет у власти, он же первым непосредственно столкнулся с экономическими и социальными катастрофами, к которым ведут такие представления, по его собственному признанию.

Если учесть решающее преимущество знаний и идей в рыночной экономике (даже если они появляются у людей, рожденных и выросших в бедности, как создатели сетей розничной торговли Джеймс Кэш Пенни или Фрэнк Вулворт), мы понимаем, почему рыночные экономики так часто превосходят те экономики, которые зависят от идей, исходящих исключительно от узкой элиты по рождению или идеологии. Хотя рыночные экономики часто называют денежными, в большей степени они относятся к экономике знаний, поскольку деньги для поддержания новых идей, технологий и методов организации труда всегда можно найти, даже если эти инновации создавали люди без средств, будь то Генри Форд, Томас Эдисон, Дэвид Паккард или другие. Капитал при капитализме найдется всегда, а вот знания и идеи — редкая и драгоценная вещь при любой экономической системе.

Не надо воспринимать знания узко, как какую-то информацию в распоряжении интеллектуалов и ученых. Не следует уподобляться изображению Бенджамина Джоуитта, главы Баллиол-колледжа при Оксфордском университете, о котором сложили стишок:

Сначала я. Джоу-итт зовут меня.

Нет ничего, чего не знал бы я.

Я здесь директор и скажу заранее:

Чего не знаю я — то и не знание[160].

На самом деле интеллектуальные круги не знают многого из того, что жизненно важно для функционирования экономики. Конечно, можно легко пренебрегать обыденными знаниями, которые часто оказываются решающими, и задавать вопросы типа «Ну и сколько нам нужно знать, чтобы сделать гамбургер?» Однако без причин компания McDonald’s не стала бы многомиллиардной корпорацией с тысячами ресторанов по всему миру, ведь вокруг было множество соперников, которые отчаянно и безуспешно пытались сделать то же самое, но иногда не зарабатывали достаточно даже для того, чтобы просто оставаться в бизнесе. Любой, кто изучает историю этой франчайзинговой сети[161], поразится тому количеству знаний, идей, организационных и технологических новшеств, финансовых импровизаций, всемерных усилий и отчаянных жертв, которые вылились в колоссальный экономический успех от продажи нескольких вполне обычных пищевых продуктов.

Компания McDonald’s не уникальна. Самые разные предприятия — от Sears до Intel, от Honda до Bank of America — вынуждены были начинать с малого и карабкаться наверх, чтобы в итоге добиться богатства и надежности. Во всех этих случаях именно знания и идеи, накопленные за долгие годы, — то есть человеческий капитал — в конечном счете привлекали капитал финансовый, и идеи претворялись в жизнь. Однако у такой модели есть обратная сторона: в странах, где мобилизация финансовых ресурсов затруднена из-за ненадежных прав собственности, меньше возможностей получить капитал для предпринимательских усилий. И к сожалению, при этом все общество теряет пользу, которую эти «придавленные» предприниматели могли бы внести в экономический подъем страны.

В экономике свободного рынка успех — это только часть дела. Неудача не менее важная составляющая, хотя мало кто хочет об этом говорить, и никто не желает испытать. Когда одни и те же ресурсы, будь то земля, рабочая сила или нефть, можно использовать для производства разных продуктов разными фирмами и отраслями, единственный способ сделать успешные идеи реальностью — перенаправить эти ресурсы из других отраслей, которые оказались неудачными или устарели. Экономика — это не беспроигрышные варианты, а часто болезненный выбор при распределении ограниченных ресурсов, имеющих альтернативное применение. Успех и неудача не отдельные случаи счастья и несчастья, а неотъемлемые компоненты одного процесса.

Все виды экономик (капитализм, социализм, феодализм и прочие) — это фактически разные способы сотрудничества при производстве и распределении товаров независимо от того, осуществляется оно эффективно или неэффективно, добровольно или нет. Естественно, отдельные лица и группы желают, чтобы их собственный вклад в этот процесс вознаграждался лучше, но их жалобы по этому поводу и борьба второстепенны по отношению к главному событию — совместным усилиям, дающим результат, от которого все зависит. Однако обидные сравнения и междоусобные стычки становятся материалом для социальных мелодрам, которые, в свою очередь, дают хлеб насущный для СМИ, политиков и части интеллигенции.

Те, кто считают сотрудничество игрой с нулевой суммой — будь то отношения между работодателем и работником, международная торговля или иная совместная деятельность — и имеют возможности навязать свои заблуждения другим (словами или законами), нередко ведут игру с отрицательной суммой, а в итоге проигрывают все. Молодой рабочий без знаний и денег сегодня обнаружит, что практически невозможно приобрести знания, жизненно важные для будущей карьеры, работая сверхурочно без оплаты, как когда-то делали многие, включая Фрэнка Вулворта, который таким образом выбрался из крайней нищеты и стал одним из самых богатых людей своего времени в сфере торговли.

Люди, верящие в нулевую сумму, которые считали права собственности привилегиями состоятельных и богатых, помогали разрушать и уничтожать такие права или делали их практически недоступными для бедняков в странах третьего мира, лишая их тем самым одного из механизмов, посредством которого люди из несостоятельных семей в разные времена добивались успеха.

Сколь бы полезна ни была экономика для понимания многих проблем, эмоционально она задевает меньше, чем обсуждение этих проблем в средствах массовой информации и политических дебатах. Точные практические вопросы редко захватывают так же сильно, как политические кампании и звонкие морализаторские заявления. Но именно такие вопросы и следует задавать, если мы на самом деле заинтересованы в благополучии других, а не в ажиотаже или чувстве нравственного превосходства. Возможно, самое важное различие — это различие между тем, что нравится слышать, и тем, что работает. Первого может хватать для политики и этических приукрашиваний, но не для экономического прогресса всего общества и бедняков в частности. Тем же, кто готов размышлять, основы экономики дают определенные инструменты, чтобы они оценили меры и предложения с точки зрения их рациональных и практических последствий.