Говорят, что когда он смотрел фильм Чарли Чаплина, он громко хохотал и хлопал себя по ляжкам, но потом заявил, что это «отвратительный образчик разрушительного еврейского юмора». И при этом похвально отозвался о восстановлении в некоторых городах средневекового обычая выставлять людей у позорного столба.

К этим обычаям и вправду сейчас вернулись.

Молодым немкам, поддерживающим знакомство с евреями, сбривали волосы, а потом, повесив на грудь дощечку с надписью: «Я свинья. Я запятнала свою германскую честь общением с еврейскими свиньями», — возили на особых повозках по городу.

— Кстати, — осведомился Генрих, — тебя еще не подвергали проверке при помощи агента «чисто арийского авангарда»?

Вайс ответил недоуменным взглядом.

— Это специальный разведывательный отряд партии, состоящий из блондинок, обязательно натуральных, с толстыми косами, уложенными вокруг головы. Они одеты в старопотсдамском стиле, очень скромно: высокие воротники, плотно облегающие блузки, туфли на низких каблуках и никакой косметики. Нацисты выдвинули принцип: германская женщина не нуждается в искусственных красках.

Так вот, этот отряд ариек ставит себе целью проверить максимальное число верноподданных фюрера путем установления с ними интимной близости, в процессе которой они проводят блиц-допрос о политических взглядах.

— Знаешь, — сердито сказал Иоганн, — порой мне кажется, что по отношению ко мне ты взял на себя функции, подобные тем, какие выполняют эти девицы. Ну на черта ты говоришь мне всю эту ерунду?

— Но ты же правоверный, разве может поколебать твои убеждения такая мелочь?

— Нет! — твердо ответил Иоганн. — Мои убеждения только крепнут от твоей болтовни.

— Да? — спросил, сощурясь, Генрих. — Любопытно. — И лицо его приняло неприязненное выражение.

Иоганн держал себя в Генрихом очень осторожно. Терпеливо выжидал. И, проводя с ним много времени, избегал до поры затевать разговоры, касающиеся тех моментов жизни Генриха в Берлине, которые могли бы представить интерес для нашей разведки.

Он сообщил в Центр о своей встрече с Генрихом Шварцкопфом. Спустя некоторое время связной доставил Зубову пакет на имя Вайса.

В этом пакете содержались материалы следствия по делу об убийстве инженера Рудольфа Шварцкопфа.

Как установили органы советской контрразведки, Рудольф Шварцкопф был убит по указанию своего брата, Вилли Шварцкопфа. Убил его Функ при соучастии Оскара Папке, который дал об этом письменные показания, когда его задержали на советской границе. Эти показания тоже содержались в полученном Вайсом пакете.

Снова и снова листая материалы следствия, Иоганн решил: очевидно, Центр направил ему эти материалы потому, что считал возможным ознакомить с ними Генриха Шварцкопфа, если это будет целесообразно. Но пока необходимости в этом не ощущалось.

Постепенно дом Зубова стал хорошей конспиративной явкой. Бригитта Вейнтлинг безоговорочно верила всему, что говорил Зубов. А он сказал ей, что сотрудничает в одной из секретных служб и поэтому вынужден часто отлучаться из дому во имя интересов рейха. И она даже гордилась этой его таинственной новой службой. При всем том он, по-видимому, воспитывал свою «супругу» далеко не в фашистском духе, и хотя плоды такого воспитания вызывали симпатию Вайса к хозяйке дома, в гораздо большей степени его тревожили опасения, как бы Зубов не зашел слишком далеко в своих попытках перевоспитать Бригитту.

Так, Зубов посоветовал Бригитте изучать русский язык якобы для того, чтобы ей легче было объясняться с прислугой из военнопленных. Однажды Бригитта даже позволила себе упрекнуть Вайса за его слишком высокомерные и несправедливые суждения о русских, напомнив, что Советская Россия была единственной страной, выступившей против жестокостей Версальского договора: она заключила с Германией в 1922 году Рапалльский договор, который и положил конец изоляции Германии от всего мира.

Услышав это, Вайс с изумлением уставился на Бригитту, потом с укоризной перевел взгляд на Зубова и пролепетал, что он только солдат и его дело — видеть в России врага и ничего больше.

А Зубов, будто не заметив молчаливого упрека Вайса, похвалил свою супругу:

— Просто Бригитта не боится, как некоторые, что в случае превратности судьбы советские солдаты будут вести себя на нашей территории так же, как наши ведут себя на их территории.

— И напрасно не боится, — сердито сказал Вайс, с гневом взглянув на Зубова. — Я уверен, что начнут с того, что тебя, например, обязательно выпорют за легкомыслие.

— Никогда, — запротестовала Бригитта. — Русские не применяют телесных наказаний. Ведь правда, не применяют? — обратилась она за поддержкой к Зубову.

— Но введут их специально для вашего супруга. — сердито пообещал Вайс.

Зубов только торжествующе ухмыльнулся в ответ на эти слова.

Прощаясь, Вайс негодующе спросил Зубова:

— Ты что, обалдел? Рассчитываешь на любовь до гроба?

Зубов пожал могучими плечами.

— А что, разве она не стоит того? — И тут же энергично объявил? — Я человек дисциплинированный. Но притворяться до такой степени, будто бы я и не человек вовсе, не буду. Не умею.

— Прикажу — будешь! — пообещал Иоганн. И весьма сдержанно расстался с Зубовым.

Иоганн был недоволен Зубовым: тот вел себя неосторожно до глупости; но он не мог не признаться себе, что теперь этот славный парень, ни секунды не колебавшийся, когда надо было рискнуть жизнью ради спасения товарища, увлекающийся, но чистый и верящий в людей, стал ему еще более дорог.

Он вспомнил, как Зубов, хладнокровно выходивший на ночные операции, с горечью говорил ему:

— Мы тут, прежде чем ремонтно-артиллерийские мастерские подорвать, обследовали обстановку. Наблюдал я, как немцы-рабочие на вертикально-сверлильном станке обтачивали каналы орудийных стволов. Ну, знаешь, золотые руки! Виртуозы! Уникальные мастера! И, понимаешь, пришлось весь план диверсии заново перекраивать: рванули так, чтобы никто из людей не пострадал, — между сменами. Аккуратненько, тютелька в тютельку. И получилось. А иначе рука не поднималась. — Добавил уверенно: — Я полагаю, политически правильно рассчитали. Хотя с точки зрения подрывного дела поставили себя в трудное положение: еле ноги унесли. А Пташеку часть щеки при взрыве оторвало. Но ничего, зато свое лицо уберегли — рабочих не искалечили. А станки — в утиль. Это верно — гробанули сильно.

Генрих как-то вскользь сказал Иоганну, что встречается с Ангеликой Бюхер.

— Тебе что, она нравится?

— Нисколько. Это психопатка, мечтающая стать героиней рейха.

— Зачем же она тебе?

— Так, чтобы испортить настроение фон Зельцу. — Заметил с насмешкой: — Этот чопорный пруссак оказался самым обыкновенным трусливым дохляком. В юности он обратился к хирургу, чтобы тот под анестезией нанес ему на лицо шрамы, и всю жизнь делает вид, будто эти шрамы — след рапиры и получил он их на дуэлях. Недавно я сказал ему, что костлявые ключицы фрейлейн Бюхер оскорбляют мои эстетические чувства. А он промолчал в ответ, словно не понял, о чем речь.