— Это… да, это было бы замечательно. — Дульсинея кивнула. — А ты уверен, что для тебя это не будет слишком тяжело?

— О, я отдохну, если устану. — Он уверенно улыбнулся, и ее вновь поразила энергичность Дреда. В таком состоянии она его еще не видела.

— Что ж, хорошо. Тогда до встречи…

— В это же время послезавтра. Приятных тебе выходных.

Дульсинея вышла из виртуального офиса, отключилась от Сети и некоторое время просидела на кушетке, позволив смятенным мыслям течь свободно, не подчиняясь каким-либо ритмам или причинам. Джонс вскарабкалась к ней на колени и уткнулась мордочкой в руку, намекая, что ее неплохо бы и погладить.

А Дульси никак не могла выбросить из головы ослепительно яркую улыбку Дреда или затаившуюся в его виртуальном теле энергию. Или выражение его лица в тот день, когда он угрожал ей, а глаза у него стали угольно-черные. Она просто не могла избавиться от мыслей о Дреде.

«Боже, помоги мне, — подумала она, рассеянно теребя ошейник кошки, — Я или влюбилась в него, или он меня до смерти пугает. Хотя разницы тут никакой».

Когда Дульси ушла, мужчина, некогда бывший мальчиком по имени Джонни Вулгару, включил свою внутреннюю музыку — полиритмы, почти без мелодии, но энергичные, как кормящаяся саранча, — и задумчиво посмотрел на виртуальный город, простирающийся за окнами виртуального офиса. Как это все-таки по-женски — желание иметь место, где можно заниматься делами. Это одна из вещей, которые выдают в них животных — неискоренимое стремление свить гнездышко. Даже его шлюха-мать любила время от времени набрасывать разноцветные шарфы на поломанную мебель, выметать ампулы и пустые пластиковые бутылки и «создавать в доме уют». Смысла в этом было ровно столько же, как и золотить собачье дерьмо, но попробуй скажи такое безмозглой суке. Женщины в отличие от мужчин не дрейфуют. Они пускают корни или хотят это сделать. Редко когда увидишь женщину-непоседу — сегодня здесь, а завтра там. Конечно, причина в том, что им не хочется связываться с мужчинами, которым не сидится на месте.

Но это также стало (с тех пор как он научился контролировать гнев) и причиной того, что Дред убивал мужчин только за деньги или — изредка — из практической необходимости. Потому что женщины были ближе к земле, к машинерии жизни, и в них была отсутствующая у мужчин живучесть. Мужчина способен расстаться с жизнью из-за пустяка, совершив некий отчаянный поступок, угодив в ловушку запрограммированной бессмысленной ярости, — и это всего лишь способ, каким Природа наводит порядок на игровой доске жизни. Но женщины цепляются за жизнь, они состоят из нее целиком, и погружены в нее от измазанных землей пяток до выдавливающего новую жизнь лона и выше, до их настороженных глаз. Они были жизнью — каким-то необъяснимым для него образом, — и поэтому охота на женщин с целью лишить их этой жизни была для него чем-то большим, чем просто работой. То был способ обратить на себя внимание самой вселенной.

Дред щелкнул пальцами, и городской ландшафт изменился. На краю окна показалось здание Сиднейской оперы и переместилось в центр его поля зрения, как будто повернулся сам офис. Мимо струились переливающиеся городские огни, каждый из них был своего рода звездой, освещающей зависящие от нее миры. Но Дред был Разрушителем Миров.

Он прибавил громкость полиритмов, и они заструились у него в голове каскадом пинбольных шариков, рикошетя от костей черепа и натягивая кожу. Ему было хорошо, чертовски хорошо. У него имелся план, пока еще не оформившийся, но даже в своей зачаточной форме он жег его изнутри и заставлял трепетать от избытка энергии. В подобные моменты Дред ощущал себя единственным по-настоящему живым существом во вселенной.

Охота была хорошей — очень хорошей. Светловолосое существо из мира летунов вело себя именно так, как положено добыче. Она рыдала. Она торговалась. Изрыгала проклятия и снова рыдала. Она сопротивлялась до последней секунды, а затем приняла его черный поцелуй со страдальческой грациозностью, на которую не способен ни один мужчина, реальный или виртуальный. Воспоминания обо всем этом до сих пор струились по его жилам чистейшим опиатом, но не подавляли возбуждение от формирующихся планов — более того, воспоминания о собственном мастерстве лишь обостряли мысли, возлагая прохладную руку практической осуществимости на горячечный лоб амбиций.

Амбиций? Нет. Произнеси это, скажи правду — божественности. Потому что наверняка то же самое испытывали боги — все эти насилующие, убивающие, мечущие молнии и меняющие облик чудовища, которые некогда правили миром. Рассказанные матерью мифы аборигенов, греческие мифы из школьных учебников, потрепанные комиксы, которые он находил в приютах и детских домах — все они сходились в одном: боги были могущественными и поэтому могли брать все, что хотели, и делать все, что желали. Ни в чем прочем они не отличались от людей, Но там, где люди мечтали, завидовали или хотели, боги брали и делали.

Что ж, он уже на полпути к божественности, не так ли? И остаток пути не может стать слишком трудным.

Дред вошел в сима и некоторое время лежал в темноте, прислушиваясь к своему дыханию и ощущая, как от входа в пещеру тянет холодным ночным воздухом. Неподалеку кто-то перешептывался — наверное, его спутники. Или их охранники. Глаз он не открывал. Торопиться было некуда. Теперь среди членов их маленькой компании зародилось подозрение, но пока еще приглушенное. Если не считать той славной охоты, то ни он, ни Дульси не сделали ничего такого, что могло бы привлечь к ним лишнее внимание.

Но Дред уже начал гадать, имеет ли это теперь значение. Какой толк притворяться одним из этих бродячих идиотов, которые, похоже, ни на что не способны? Ведь вокруг несчетные миры, и каждый из них бесконечно восхитителен, а они только-только начали их исследовать. И, что еще хуже, они так и не узнали ничего полезного о планах Старика и его коллег. А ведь Дред решился на это чудовищно опасное предательство в основном из-за предположения, что это станет его лучшим (а возможно, и единственным) шансом отправить старую сволочь на путь мучительного забвения, но из задумки ничего не вышло.

Он культивировал терпение так осторожно — зная, что когда-нибудь оно так или иначе вознаградится. Но только не в том случае, как Дред начал понимать, если он и дальше останется прикован к этим бредущим ослам. Если не считать Мартины, то никто из них не понимает скрытых законов этих миров и не способен, подобно ему, ощущать происходящие в них перемены. В них нет ритма. Они глухи к музыке бытия.

Так что же делать дальше? Как подобраться поближе к призу, который, как он чувствовал, бьется в сердце этой рукотворной вселенной? Быть может, пора избавиться от этих неудачников и двигаться дальше?

Пока он лежал в темноте, размышляя над всем этим, кто-то из его спутников повернулся на бок и коснулся его плеча. Дред в тот момент находился настолько далеко и был так глубоко погружен в сложные и ликующие мысли, что поначалу даже не смог вспомнить, кого он здесь изображает. И даже когда он вернулся в оболочку фальшивой личности, прошло еще несколько долгих секунд, прежде чем он узнал того, кто прошептал ему: