Агентам Канариса удалось внедриться в ряды заговорщиков и наблюдать за подготовкой свержения Муссолини[215]. Канарис общался с руководителем военной разведки Италии генералом Чезаре Аме, который разразился многословной тирадой по поводу того, что дни дуче были сочтены. Один из агентов абвера докладывал о том, что на дуче оказывают сильнейшее давление с целью заставить его разорвать отношения с Германией и что дуче сопротивляется этому с каждым разом все слабее.

Эти сведения от фюрера утаил сам адмирал Канарис. Решив, что пришло время бороться за мир, он с радостью воспринимал любое событие, которое ослабляло способность режима Гитлера продолжать войну. Он рассматривал события в Италии как одно из важнейших событий в этом направлении и предпочел не вмешиваться. Во время подготовки военно-монархического переворота в Италии Канарис находился с фельдмаршалом Эрвином Роммелем в Винер-Нейштадте, близ Вены, а когда Роммельотправился в Грецию, адмирал поехал с ним. События 25 июля в Италии застали его в Салониках.

Только спустя четыре дня Канарис сделал первые телодвижения в связи с недавно произошедшими событиями. Он связался с генералом Аме, который сам был одним из заговорщиков, и договорился с ним о личной встрече «для выяснения обстановки». Руководители двух разведок встретились 30 июля в Венеции, когда ни у кого уже не оставалось сомнений в том, что итальянцы будут добиваться заключения мира. Тем не менее, пытаясь ввести фюрера в заблуждение, Канарис в своем докладе писал:

«Решимость итальянцев противостоять союзникам остается непреклонной, если иметь в виду народ и вооруженные силы. Правительство намерено осуществить в стране жесткие мероприятия для продолжения войны. Вопрос о мирных переговорах полностью исключается, и даже Ватикан не предпринимает никаких шагов в этом направлении. 27 июля ходили слухи, что Германия намерена ввести в Рим свои войска и вернуть к власти Муссолини. В то же время верховный главнокомандующий генерал Витторио Амброзио не придает значения таким слухам. Однако в Риме выражают опасение, что некоторые недисциплинированные немецкие части могут предпринять нежелательные действия по собственной инициативе».

Это была именно та линия, которой придерживались итальянцы, чтобы замаскировать свое истинное намерение денонсировать договор с Германией и заключить сепаратный мир.

В течение этих четырех решающих июльских дней Гитлер, получая подобную информацию, оставался в неведении относительно истинного положения дел в Италии, не зная, чего следует ожидать дальше и что нужно предпринять. В ловушке в континентальной части Италии могло оказаться 8 немецких дивизий и еще 70 тысяч военнослужащих экспедиционных войск на Сицилии. К тому же с потерей Италии весь африканский корпус в Ливии был бы безнадежно отрезан от своих войск[216].

Тем временем тревожные для немцев сигналы поступали все чаще. Из Мерано сообщили, что предполагается перехватить немецкие войска при переходе через Бреннерский перевал в Восточных Альпах. Командующий 4-й итальянской армией, дислоцированной на франко-итальянской границе, отказался пропустить через расположение своих войск две немецкие дивизии, которые перебрасывались на новые позиции в Северной Италии. Затем пришло донесение от резидента СД в Загребе Зигфрида Каше, подтверждающее то, что итальянские союзники ведут двойную игру. Ссылаясь на беседу с хорватским «фюрером» Павеличем, он докладывал, что, по словам хорватского представителя при 2-й итальянской армии, начальник итальянского Генерального штаба генерал Роатта заявил: «Заверения Бадольо имеют единственную цель: выиграть время для завершения переговоров с противником».

Отправленное 27 июля донесение было получено в штабе Гитлера только 30-го числа.

Утром 29 июля генерал Йодль получил из министерства почты запечатанный конверт, промаркированный буквой «U», что указывало на то, что в нем содержится расшифрованный перехват переговоров по телефонной линии между США и Великобританией. Данный факт нашел свое отражение в специальной сноске немецкого «Военного дневника»:

«29 июля в 01.00 по центральноевропейскому времени была перехвачена беседа между премьер-министром Великобритании Черчиллем и президентом США Рузвельтом. Темой разговора было обращение генерала Эйзенхауэра к итальянскому народу в связи с предстоящим перемирием с Италией.

Ч е р ч и л л ь. Мы не хотим выдвигать никаких конкретных условий заключения перемирия до тех пор, пока нас не попросят об этом.

Р у з в е л ь т. Да, это верно.

Ч е р ч и л л ь. Мы можем подождать еще день или два.

Р у з в е л ь т. Согласен».

Далее речь шла о проблеме английских пленных, находившихся на территории Италии. Оба руководителя были озабочены возможностью их передачи «гуннам». Черчилль намеревался напрямую обратиться по этому поводу к итальянскому королю. Рузвельт также обещал свое содействие, хотя пока еще не знал точно, в какой форме можно осуществить это намерение[217].

«Таким образом, – говорилось в заключение в «Дневнике», – получено неоспоримое доказательство того, что между англо-американцами и итальянцами уже ведутся секретные переговоры».

Здесь необходимо отвлечься ненадолго от канвы политических событий и поговорить о чисто технической стороне, касающейся обеспечения связи при ведении переговоров в условиях военного времени.

Президент и премьер-министр имели основания для того, чтобы не опасаться прослушивания своих бесед по «горячей линии». Ведь технические эксперты уверяли их, что благодаря кодирующему устройству голос собеседников изменялся настолько, что просто невозможно было разобрать связной речи. Для предотвращения перехвата переговоров фирмой «Белл телефон системе» был разработан специальный прибор, разбивающий рабочую частоту на меньшие диапазоны, искажающий и изменяющий скорость воспроизведения человеческой речи. В сентябре 1939 года техническая новинка, получившая обозначение А-3, была установлена на радиотелефонной линии, обеспечивающей личный канал связи президента Рузвельта. В дальнейшем она была еще более усовершенствована преобразователем тона речи в сигнал, напоминающий резкий кратковременный звон колокольчика. Были приняты и другие меры технической безопасности. В частности, специальная инженерная группа в Нью-Йорке наблюдала за обеспечением закрытости личной международной связи президента. Еще одно устройство позволяло автоматически менять радиочастоту при ведении разговора. Таким образом, если даже теоретически допустить, что вражеская служба перехвата сумела начать прослушивание, через очень короткое время эфир снова был пуст. Как в Вашингтоне, так и в Лондоне считали связь по трансатлантическому кабелю безопасным, быстрым, лишенным всякой дипломатической волокиты способом ведения переговоров. Кроме того, в прямых беседах по телефону укреплялись и личные отношения двух руководителей.