Как в начале царствования, так и в конце его не было более важной проблемы, чем крепостное право. Во время VIII ревизии населения (1833) было зафиксировано 11,5 млн душ крепостных крестьян мужского пола. Это составляло 44,9% всего населения страны и 53% всех крестьян. И хотя ко времени IX ревизии (1850) число крепостных понизилось до 11,3 млн душ, в процентном отношении их было еще очень много – 49% от общего числа крестьян. Крепостная экономика оказывала самое серьезное воздействие на экономику страны в целом – ведь половина населения принадлежала к числу рабов. Именно в сторону рабства в николаевскую эпоху двигалось крепостничество. Многие государственные деятели были обеспокоены ростом числа дворовых. В начале 1840-х годов их было не менее 2 млн человек, то есть каждый шестой деревенский житель. Это означало обезземеливание крестьян, которые лишались земли из-за ее нехватки либо сгонялись с нее помещиками. Широкое распространение получила так называемая «месячина», когда крестьяне лишались собственного хозяйства и раз в месяц получали с помещичьего двора продукты. Все это стало напоминать рабские плантации Алабамы или Вирджинии в США.

Как и в XVIII веке, в помещичьих усадьбах процветали жестокость и произвол. Насилие, «право первой ночи», целые гаремы крепостных девок были нормой, как и то, что на конюшнях до смерти засекали кнутом провинившихся «хамов» и «хамок». Молодой Пушкин писал:

Огромная власть одного человека над другим, которую давала система крепостного права, не могла не развращать людей – как помещиков, так и крепостных. Крепостные почти всегда были не заинтересованы в труде на своего помещика и придумывали массу уловок, чтобы увильнуть от работы, уменьшить ее нагрузку, сделать дело хуже, чем положено. Напротив, помещики и их приказчики стремились усилить контроль за крепостными, ужесточить наказания, придумать новые способы наблюдения и учета труда крепостных. Порка была неотъемлемой частью жизни крепостного. Его наказывали за лень, неповиновение, воровство. Но телесные наказания давно перестали быть эффективными средствами управления, они воспринимались как необходимое зло, которое нужно сносить, как непогоду. Неудивительно, что в этих условиях благородная цель труда, как единственного достойного способа существования и совершенствования своей жизни, исчезала. Обмануть, украсть, навредить, сделать свое дело плохо для крепостного было не постыдным, а, наоборот, похвальным делом, которым можно было кичиться перед людьми.

Неверно думать, что крепостные крестьяне, не знавшие свободы, не хотели ее. Стремление к ней заложено в человеке изначально, с самого его рождения.

Мечта о воле порождала фантастические слухи о «Беловодье» – волшебной стране, где можно укрыться от всяческого гнета и стать счастливыми. В условиях бесправия миллионов людей свобода не понималась ими как ответственность за себя, свою семью, свою деревню, страну. Крестьяне воспринимали свободу как полное освобождение от всяческих обязанностей перед обществом. Жить на свободе – значило для крепостных вообще не зависеть от кого бы то ни было, не выполнять обязанностей, которые налагает общество на своих членов, будь то налоги на общие нужды, или содержание мостов и дорог в своей деревне. Путь от рабства к свободе для русских людей еще только виднелся впереди, а идти по нему предстояло долгие десятилетия.

Возникали и серьезные экономические проблемы. Барщинное хозяйство уже стало невыгодно экономически и не могло дать нужной помещику прибыли. Обработка почвы крепостными была плохой, применение новых достижений агрикультуры и использование новой техники было редкостью. В итоге урожаи оставались низкими. Не приносили прибыли и крепостные предприятия – вотчинные фабрики, на которых за ткацкими и другими станками работали крестьяне и дворовые. Примитивное вотчинное производство не могло конкурировать с купеческими мануфактурами, где работали вольнонаемные на дорогих западных станках. Помещик же был не в состоянии купить новый станок, да и работа раба на нем не могла быть хорошей, поэтому к середине XIX века такие мануфактуры начинают закрывать. Между тем потребности помещика росли. Он уже не мог удовлетвориться тем, что ели, пили, во что одевались его деды. Соответственно вырастали долги помещиков. Многие из них оказывались без средств, проматывая свои грядущие доходы или пускались, подобно герою «Мертвых душ» Гоголя, на авантюры. Как известно, Чичиков, пользуясь тем, что от ревизии до ревизии проходило 15 лет, скупал по дешевке «мертвые души», а потом их, как свои «живые», закладывал в банке и получал под них деньги. Заклад имений стал самым распространенным способом избежать полного краха. Государство, выдавая ссуды под заклад имения, помогало помещикам, и таких должников становилось все больше и больше. В 1843 году более половины всех имений было заложено.

Напряженной оставалась и социальная обстановка в деревне. Крестьяне питались слухами о грядущем освобождении, волновались, бунтовали почти непрерывно. За время царствования Николая I учтено 556 бунтов, и около половины из них пришлось усмирять с помощью войск – столь серьезными и массовыми были эти выступления и жесткими требования восставших. Можно без преувеличения сказать, что миллионы крестьян жили слухами о грядущей свободе. Вот один из типичных примеров. Весной 1847 года власти Витебской и Псковской губерний были обеспокоены странным явлением. Крестьяне целых деревень, уездов поспешно и дешево продавали скот, инвентарь, дома и огромными толпами двигались на восток. Попытки остановить это неуклонное движение не удались. Оказывается, как пишет современник, среди крестьян распространился слух, что «рабочим на строившейся тогда Николаевской железной дороге даруют особые льготы, что помещичьи крестьяне, проработавшие на этой дороге три года, освобождены будут с семействами от крепостной зависимости». Крестьяне спешили. Говорили, что если на дорогу не поспеть к 15 мая, то свободы не видать. С большим трудом, с помощью солдат и насилия, удалось воспрепятствовать этому буквальному движению тысяч людей к свободе.

Естественно, что отношения помещиков и крестьян оставались во многих уездах очень напряженными. Мысль о необходимости как-то развязать роковой узел противоречий путем реформы приходила в голову многим умным и просвещенным помещикам. В 1842 году прогремело так называемое Муринское дело, когда владелец села Мурина граф Воронцов заключил со своими крепостными договор, по которому они получали полную свободу вступать в брак по своему усмотрению, приобретать на свое имя собственность, переходить на другие земли. Это был немыслимый поступок помещика, который встретил осуждение его сообщества. Но все больше помещиков в 1840–1850-е годы думали, как Воронцов, их к этому толкала экономика, необходимость – особенно в плодородных районах – организовать товарное, прибыльное хозяйство. Коренным вопросом отмены крепостного права оставалось даже не юридическое освобождение крестьян. Ведь то, что отпустить раба на волю придется, понимали многие. Главной была проблема земли. Цена ее постоянно возрастала, а только она могла дать в будущем стабильный доход и помещику, и крестьянину. И хотя Николай I и повторял, что помещичья собственность священна и «никто к ней прикасаться не должен», в правительственных верхах все же понимали, что оставить всю землю у помещика нельзя – бунт станет всеобщим. Поэтому власти постоянно выискивали такие решения, которые при неизбежной отмене крепостного права сохраняли бы за помещиками большую часть земли, но оставляли и крестьянам минимальный клочок для пропитания. Правительство опробовало несколько моделей, переходных от крепостничества к свободе. В 1842 году было принято «Положение об обязанных крестьянах». Так назывались крестьяне, обязавшиеся по договору с отпустившим их с землей помещиком платить ему оброк или отрабатывать на его поле. Помещик уже не мог разорвать договор, изменить оброк или отнять данную землю. Закон был хорош, но вступал он в силу только по желанию помещика. Никто не имел право заставить его подписать с крепостными такой договор.