Поговаривали, будто по приказу парижского прево в реку уже успели свалить немало трупов, дабы скрыть огромное число погибших по его вине людей.

Пресытившись бесплодным созерцанием, побродив по мелководью, они расходились в тоске от одного вида темной воды; они уходили с фонарями в руках, обследуя соседние с площадью улицы, куда, по слухам, многие раненые уползали за помощью или в надежде оказаться подальше от места их страданий.

Если они находили среди трупов любимого человека, потерянного друга, крики сменялись душераздирающими рыданиями.

Время от времени на площади раздавался звон – это падал и разбивался фонарь: живой очертя голову бросался на мертвого, чтобы слиться с ним в последнем поцелуе.

На огромном этом кладбище слышались и другие звуки.

Раненые с переломанными при падении руками и ногами, с пронзенной шпагой или раздавленной в толпе грудью, предсмертно хрипели или жалобно стонали; к ним подбегали те, кто надеялся найти знакомого и, не узнав его, удалялись.

Впрочем, на площади со стороны сада собирались самоотверженные люди для оказания помощи пострадавшим. Молодой хирург – по крайней мере, его можно было принять за хирурга благодаря обилию инструментов в его руках – просил подносить к нему раненых мужчин и женщин; он перевязывал их и в то же время произносил слова, выражавшие скорее ненависть к тому, что послужило причиной, нежели сострадание к тому, что сталось с израненным.

У него было два помощника, крепких разносчика, подносивших ему окровавленные тела; он не переставая кричал им:

– Сначала давайте бедняков! Их легко узнать: почти всегда больше ран, ну и, разумеется, они беднее одеты!

Наконец при этих словах, повторявшихся после каждой перевязки пронзительным голосом, какой-то бледный молодой человек с фонарем в руке, ходивший среди мертвецов, в другой раз поднял голову.

Глубокая рана, проходившая через все его лицо, сочилась кровью, одна его рука была просунута между полами застегнутого сюртука, лицо его, все в поту, выражало глубокое волнение.

Услыхав приказание врача, он поднял голову и с грустью взглянул на свои раны, на которые, казалось, хирург смотрел с наслаждением, – Сударь! – воскликнул молодой человек. – Почему вы приказали выбирать среди раненых бедняков?

– Да потому что никто о них не позаботится, если я о них не подумаю, – подняв голову, отвечал врач, – а за богатыми всегда найдется кому ухаживать! Опустите фонарь и взгляните вниз: вы увидите, что на сотню бедняков приходится один богатый или знатный. А при этой катастрофе, от которой, к счастью, наконец-то сам Господь устал, знатные и богатые уплатили налог, какой они обыкновенно платят всегда: одну тысячную.

Молодой человек поднес фонарь к своему кровоточащему лицу.

– Я, стало быть, тот самый единственный затерявшийся в толпе дворянин, – проговорил он без всякого раздражения, – лошадь угодила копытом мне в голову, и я сломал левую руку, упав в канаву. Вы говорите, о богатых и знатных заботятся? Но вы же видите, что я даже не перевязан.

– У вас есть дом, домашний доктор… Возвращайтесь к себе, раз можете идти.

– Я не прошу у вас помощи, сударь. Я ищу сестру, красивую шестнадцатилетнюю девушку. Она, очевидно, уже мертва, хотя и не простого происхождения. На ней было белое платье и колье с крестиком на шее. Несмотря на то, что у нее есть и дом, и доктор, сжальтесь надо мною и ответьте: не видели ли вы, сударь, ту, которую я ищу?

– Сударь! Я руководствуюсь соображениями высшего порядка, – отвечал молодой хирург с горячностью, доказывавшей, что он давно вынашивал эти мысли, – я отдаю себя служению людям. Когда я прохожу мимо умирающего аристократа, спеша облегчить страдания человека из народа, я подчиняюсь истинному закону человечности, которую считаю своей богиней. Все случившиеся сегодня несчастья происходят от вас; причиной им – ваши излишества, ваша самонадеянность, ну, вот вам и последствия! Нет, сударь, я не видел вашей сестры.

После этого сердитого замечания хирург опять занялся своим делом. Ему только что поднесли бедную женщину, которой карета раздробила обе ноги.

– Взгляните, – крикнул он Филиппу вдогонку, – разве бедные приезжают на народные гуляния в каретах, разве они ломают ноги богачам?

Филипп принадлежал к молодому поколению знати, которое дало миру Лафайета и Ламета; он и сам не раз высказывал те же мысли, которые теперь, в устах молодого хирурга, привели его в ужас: претворенные в жизнь, они пали на него, как возмездие.

Отойдя от хирурга с истерзанным сердцем, он продолжал томительные поиски. Скоро его охватило такое отчаяние, что, не выдержав, он с рыданиями в голосе крикнул:

– Андре! Андре!

В это время мимо него торопливо шагал пожилой человек в сером драповом сюртуке и теплых чулках, опираясь правой рукой на трость, а в левой зажав нечто вроде фонаря, который он смастерил из подсвечника, обернув его масляной бумагой.

Услыхав стон Филиппа, человек понял, отчего он страдает.

– Бедный юноша! – прошептал он.

Казалось, он пришел с той же целью. Он пошел дальше.

Но, вдруг, словно упрекнув себя за то, что прошел мимо, не пытаясь утешить, он проговорил:

– Сударь! Простите, что я добавлю к вашему еще и свое страдание, но те, кто пострадал от одного и того же удара, должны поддерживать друг друга, чтобы не упасть. Кстати… Вы можете мне помочь. Я вижу, вы давно ищете, ваша свеча почти догорела, вы, стало быть, знаете, где больше всего пострадавших.

– Да, сударь, знаю, – Я тоже ищу,.

– Тогда вам надо прежде всего пойти к большой канаве, там около пятидесяти трупов.

– Пятьдесят! Боже правый! Столько жертв во время праздника!

– Да, столько жертв, сударь! Я просмотрел уже около тысячи лиц, но так и не нашел сестру.

– Сестру?

– Да, она была вот в этой стороне. Я потерял ее недалеко от скамейки. Я нашел то место, но от скамейки не осталось и следа. Я собираюсь возобновить поиски со стороны бастиона.

– А в каком направлении двигалась толпа, сударь?

– В сторону новых особняков, к улице Магдалины.

– Значит, это должно быть здесь?

– Несомненно. Я и искал вначале с этой стороны, но тут был страшный водоворот. Кроме того, толпа неслась сюда, однако потерявшаяся девушка, не понимающая, куда идет, может двинуться в любую сторону.

– Сударь! Маловероятно, чтобы она смогла двигаться против течения; я пойду искать на улицах; пойдемте со мной; может быть, вдвоем нам удастся найти.

– А кого вы ищете? Сына? – робко спросил Филипп.

– Нет, сударь, он – что-то вроде моего приемного сына.

– Вы отпустили его одного?

– Да это уже юноша: ему около девятнадцати лет. Он отвечает за свои поступки, он захотел пойти, я не мог ему помешать. Впрочем, кто мог себе представить, что произойдет!.. Ваша свеча гаснет.