— Так значит, это вы “исчезаете” их? Каждый год. Тысячи и тысячи детей.

— Как правило, из разоренных войной областей, где их шансы на выживание в любом случае были бы крайне невысоки. А здесь они по крайней мере умирают не напрасно.

— Да, они умирают не напрасно. Они умирают во имя человеческой суетности. Они умирают ради того, чтобы вы и ваши друзья могли жить вечно, разве не так? — Не смей спорить с этим человеком! — говорил себе Бен, но ему с каждой минутой было все труднее и труднее сдерживать ярость.

Ленц усмехнулся.

— Вечно? Ну, нет, никто из нас не сможет жить вечно. Все, что мы делаем, сводится к торможению процесса старения в одних случаях и направлению его вспять в других. Фермент позволяет в значительной степени ликвидировать возрастные изменения кожи, иных наружных покровов. Полностью устранить повреждения, причиненные сердечными заболеваниями. Пока что эта терапия может лишь в отдельных случаях вернуть пожилого в состояние относительной молодости. И даже для того, чтобы дать человеку моих лет его сорокалетнее тело, требуется очень много вре...

— Эти люди, — перебил его Бен, — они все прибыли сюда, чтобы... чтобы омолодиться?

— Только некоторые. Большинство из них — общественные деятели, которые не могут позволить себе решительное изменение внешности без того, чтобы привлечь к этому всеобщее внимание. Так что они приезжают сюда по моему приглашению, чтобы замедлить ход старения и, возможно, компенсировать часть того ущерба, который неизбежно причиняет возраст.

— Общественные деятели? — насмешливо переспросил Бен. — Они все богатые и влиятельные люди! — Он начинал понимать, чем занимается Ленц.

— Нет, Бенджамин. Это великие люди. Лидеры нашего общества, нашей культуры. Те немногие, кто двигает вперед нашу цивилизацию. Основатели “Сигмы” сумели дойти до понимания этого. Они увидели, что цивилизация — это очень хрупкая вещь и что существует лишь один способ гарантировать требуемую непрерывность поступательного движения. Будущее индустриального общества необходимо защитить, укрыть от штормов. Наше общество способно развиваться только в том случае, если нам удастся отодвинуть порог человеческой смертности. Из года в год “Сигма” использовала для этого все инструменты, которые имела в своем распоряжении, но теперь к изначальной цели можно будет продвигаться при помощи других, более действенных средств. Видит бог, мы говорим о вещах, гораздо более эффективных, чем миллиарды долларов, потраченные на государственные перевороты и организацию групп политических действий. Мы говорим о формировании относительно стабильной долговременной элиты.

— Так значит, это лидеры нашей цивилизации...

— Совершенно верно.

— А вы тот человек, который руководит этими лидерами.

Ленц тонко улыбнулся.

— Прошу вас, прошу вас, Бенджамин. Меня совершенно не интересует актерская карьера и тем более роль босса. Но в любой организации должен иметься, скажем, э-э-э... координатор.

— Причем только один.

Пауза.

— В конечном счете, да.

— А как же обстоит дело с теми, кто выступает против вашего “просвещенного” режима? Я полагаю, что их отстраняют от большой политики.

— Бенджамин, чтобы выжить, организм должен очищаться от токсинов, — с неожиданной мягкостью ответил Ленц.

— То, что вы описываете, Ленц, это вовсе не разновидность утопии. Это скотобойня.

— Ваш упрек очень поспешен и настолько же пуст, — возразил Ленц. — Жизнь, Бенджамин, это процесс, основанный на непрерывном обмене и переоценке приоритетов. Вы живете в мире, где на лечение нарушений эрекции тратится во много раз больше денег, чем на борьбу с тропическими болезнями, которые ежегодно уносят миллионы жизней. И что вы скажете о своих собственных поступках? Когда вы покупаете бутылку шампанского “Дом Периньон”, то тратите сумму, на которую можно было бы провести поголовную вакцинацию населения деревни в Бангладеш, спасти множество жизней от губительных болезней, разве не так? Бенджамин, люди умрут в результате принятого вами решения, вследствие выбранного вами приоритета, выразившегося в совершенной вами покупке. Я говорю абсолютно серьезно: вы можете отрицать, что те девяносто долларов, которые вы заплатили за бутылку “Дом Периньон”, легко могли спасти полдюжины жизней, а возможно, и больше? Подумайте об этом. В бутылке содержится семь или восемь стаканов вина. Каждый стакан мы можем, условно говоря, считать за одну потерянную жизнь. — Глаза Ленца ярко сверкали; он выглядел, как математик, решивший одно уравнение и переходящий к другому. — Именно поэтому я говорю, что такой обмен совершенно неизбежен. И когда вы приходите к пониманию этого, вы начинаете задавать вопросы высшего порядка: вопросы не количественные, а качественные. А мы здесь имеем возможность значительно продлить период полезного функционирования большого филантропа или мыслителя — человека, вклад которого в общественное благо является неоспоримым. И что значит в сравнении с этим благом жизнь сербского пастушонка? Неграмотного ребенка, который в ином случае был бы обречен на жизнь в нищете и мелкое воровство? Девочки-цыганки, которой предстояло провести свои дни, шаря по карманам туристов, посещающих Флоренцию, а по ночам выбирать вшей из волос. Вас учили в школе, что человеческие жизни священны, и все же вы каждый день принимаете решения, из которых следует, что некоторые жизни имеют большую ценность, чем другие. Я скорблю по тем, кто отдал свои жизни за лучшее будущее. Я говорю это совершенно искренне. Мне бы очень хотелось обойтись без тех жертв, которые они принесли. Но я также знаю, что все большие достижения в истории нашей разновидности достигались за счет человеческих жизней. “Нет ни одного документа нашей цивилизации, который не был бы одновременно свидетельством ее варварства” — это сказал один большой мыслитель, мыслитель, который умер слишком молодым.

Бен лишь моргал, не находя слов.

— Пойдемте, — предложил Ленц. — Тут один человек очень хочет с вами поздороваться. Это ваш старый друг.

— Профессор Годвин? — пробормотал Бен, когда к нему вернулся дар речи.

— Бен.

Да, это был его старый наставник из колледжа, давно вышедший в отставку. Но держался он теперь намного прямее, а его прежде изборожденная морщинами кожа стала теперь гладкой и порозовела. Можно было подумать, что ему не восемьдесят два года, а на несколько десятков лет меньше. Джон Варнс Годвин, прославленный исследователь истории Европы ХХ столетия, был полон жизни. Его рукопожатие оказалось твердым и энергичным.

— О Господи! — воскликнул Бен. Если бы он не был знаком с Годвином раньше, он дал бы ему лет сорок пять, никак не больше.

Годвин стал одним из избранных. Конечно: он же являлся теневым создателем королей, он был чрезвычайно влиятельным человеком и имел контакты во всех сферах общества.

Годвин стоял перед ним как ошеломляющее доказательство успехов в работе Ленца. Они находились в примыкавшей к большому залу маленькой комнатке, с удобными диванами и креслами, подушками на полу, торшерами и этажерками с газетами и журналами на разных языках.