– Нет.

Он засмеялся, привлек Младу к себе, поцеловал в холодные губы.

– Женщинам это действительно не нужно. Знаешь, чего мне сейчас хочется?

– Горячего чаю?

– Вторая попытка.

– Искупаться?

– И этого тоже, но позже. Мне очень хочется покататься на лыжах в пургу.

Млада подставила ладонь под хлопья снега.

– Давно не каталась на лыжах…

– Ничего, у нас все еще впереди.

Ветер бросил на них струю снега, холодные снежинки попали им за шиворот, они пригнулись, спасаясь от дуновения метели, и вскочили в сени, обняв друг друга. В свете слабой лампочки лица обоих казались бледными масками. Улыбка в глазах Млады сменилась тревожной неуверенностью.

– Зачем ты мной занимаешься? Я же беременная…

– Ты красивее всех, кого я встречал! – заявил он с преувеличенной серьезностью. – А беременность преходяща и тебя вовсе не портит.

– Я не об этом. У меня будет ребенок… я ничего не умею… ничего не смогу тебе дать…

– Ошибаешься, – тем же преувеличенно серьезным тоном сказал Андрей. – Китайские императоры традиционно искали себе «энергетических» женщин и даже выкупали их у семьи, отсыпая столько жемчуга, сколько весила избранница. Женщины эти не обязательно становились наложницами, но всегда были при императоре.

– Я не «энергетическая» женщина, – слабо улыбнулась Млада.

– Да и я не китайский император, – кивнул он с ответной улыбкой. – Но очень хотел бы всегда иметь тебя рядом.

Она спрятала лицо у него на груди.

– Я согласна… только ты меня бросишь…

– Никогда!

Он отстранил ее от себя, поцеловал в мокрые от слез щеки, потом в губы, она ответила, и этот долгий поцелуй окончательно сблизил их, разорвал круг условностей, нейтрализовал запреты и блоки, превратил обоих в мужчину и женщину, жаждущих друг друга…

Она снова уснула у него на груди, умиротворенно теплая, домашняя, уютная, нежная, пахнущая сеном и молоком. А он долго смотрел в потолок, прислушиваясь к своим ощущениям, и трезво обдумывал свое положение.

В гимназию можно было не возвращаться. Несмотря на несогласие большей части учителей применять к учителю физкультуры какие-то меры «воспитательного характера», было ясно, что директор в конце концов найдет способ от него избавиться, и лучше ситуацию до этого не доводить, уйти самому. Однако тогда возникала проблема поиска работы, которая могла бы прокормить семью, так как занятия с учениками в секции самозащиты не приносили большого дохода. Можно было согласиться на предложение заместителя мэра Костромы, курирующего культуру и спорт, войти в состав Комитета русских народных игр, созданного недавно, и возглавить одно из направлений. Но Андрей сомневался, что его оставят в покое ликвидаторы некоего мистического ордена, расправившиеся с Федоровым, Скрылевым и Анной Игнатьевной и попытавшиеся убить самого Андрея. Поэтому стоило подумать над другими вариантами, например, уехать из Костромы вообще и начать строить жизнь с нуля в другом районе России. В Брянске, на родине Левы, или в Улан-Удэ, где у Данилина жили тетка и дядька по отцовской линии.

Незаметно он уснул, и снилось ему, что он бежит голый по льду какого-то озера, а за ним гонятся огромные черные псы с кроваво-горящими глазами, то и дело превращавшиеся в человекообразных монстров. Они почти настигли его, и тогда он с разбегу нырнул в дымящуюся полынью. Обожгло кожу, перехватило дыхание…

Вздрогнув, он проснулся.

Замер, прислушиваясь к дыханию Млады, высвободил тихонько руку, встал.

Шел седьмой час утра, на улице было темно. Снегопад прекратился, и дом окружало смутно-белое пространство без границ и четких очертаний; даже ночью снежная пелена отражала рассеянный атмосферой свет, делая видимым необозримые снежные поля.

Он прислушался к себе.

Сон не был порождением внутренних нервных процессов, психика снова уловила некую негативную тенденцию и предупредила хозяина об опасности. А такими предупреждениями пренебрегать не стоило.

Андрей затопил печь, бесшумно оделся, собираясь посетить «удобства во дворе», и в это время тихо тренькнул мобильный телефон. Недоумевая, кто звонит ему в такую рань, он выскользнул в сени, включил телефон.

– Андрей Брониславович?

– Он, – ответил Данилин, узнавая голос майора Гарина; сердце дало сбой.

– Где вы находитесь?

– У… друга. А что?

– Понятно. А то мы звонили вам домой, но никто не ответил. Можете подъехать в управление?

– По какому поводу?

– Вы что-нибудь слышали о бое на ипподроме?

– Ничего. О каком бое речь?

Гарин хмыкнул.

– Странно. Там найдена ваша разбитая машина.

– Не может быть! Ее у меня угнали два дня назад.

– Вы писали заявление об угоне?

– Нет. Какой смысл? Если уж у министра МВД угнали «мерин» и не нашли, то что говорить о моей старенькой «Надежде».

– Как-то это все выглядит… впрочем, речь в данном случае не об этом. Мы хотели бы разъяснить ситуацию и снять с вас подозрения. Подъезжайте к нам к девяти часам. Могу прислать служебный транспорт.

– Не надо, я сам, но приеду не раньше десяти.

– Хорошо, ждем.

Сзади скрипнула дверь, выглянула Млада.

– Ты здесь?

Он быстро втолкнул ее в горницу, погрозил пальцем.

– Застудишься! А болеть нам ни к чему. Марш в постель!

Млада юркнула под одеяло, высунула нос.

– Тебе кто звонил?

– Один не очень симпатичный человек. Мне надо с тобой… – он не договорил: телефон зазвонил снова.

– Привет, учитель, – раздался в трубке чей-то глуховатый, но уверенный голос. – Ты все еще на фазенде?

– Кто говорит? – не узнал абонента Данилин.

Короткий смешок.

– Я не представился в тот раз. Гордей Буй-Тур.

– Да, понял.

– Буду краток, нет времени рассусоливать. Не нравится мне настроение моего начальства, брат, недовольно оно моим самовольством. Боюсь, к тебе пошлют еще кого-нибудь, половчее меня, так что будь начеку.

Андрей помолчал.

– Ясно, спасибо. Хотя я ни в чем не…

– Я тебе поверил, – перебил его собеседник, – не трать слов понапрасну. Сваливай куда-нибудь подальше из деревни, если ты еще там, да и вообще из Костромской губернии. Все, будь.

Связь прервалась.

Андрей запоздало сказал «спасибо», выключил телефон, посмотрел на Младу, не сводящую с него тревожных глаз.