— Разумеется, — ответил Энди. Потом добавил: — А можем мы сначала немного покурить?

Шеф рассмеялся и хлопнул Энди по плечу:

— Тебе понравилось, так? Я знал, что понравится.

— Лекарство от меланхолии, — напомнил Энди.

— Именно, брат. Именно.

Барби сидел на койке, дожидаясь рассвета и всего, что могло последовать. Во время службы в Ираке он научил себя не волноваться о том, что последует, и, хотя не достиг в этом совершенства, обладал определенным навыком. В конце концов, существовали только два правила жизни со страхом (он пришел к выводу, что победа над страхом — миф), и он повторял их себе, лежа в ожидании: Я должен принимать как данность то, что не могу контролировать. Я должен обращать мои беды в преимущества.

Второе правило означало, что он должен тщательно собирать все ресурсы и планировать их возможное использование.

Один такой ресурс Барби засунул в матрас: швейцарский армейский нож. Маленький, всего лишь с двумя лезвиями, но даже короткого хватало, чтобы перерезать человеку горло. Ему невероятно повезло в том, что нож остался при нем, и он это знал.

Внутренние порядки, установленные Говардом Перкинсом, затрещали по швам после его смерти и назначения Питера Рэндолфа. Потрясения, обрушившиеся на город в последние четыре дня, выбили бы из колеи любой полицейский участок, полагал Барби, но этим дело не ограничивалось. Как выяснилось, Рэндолфа отличала не только глупость, но еще и безалаберность, а в любой бюрократической структуре подчиненные всегда берут пример с руководителя.

Барби откатали пальчики, сфотографировали, но прошло пять часов, прежде чем Генри Моррисон, с написанными на лице усталостью и отвращением, спустился вниз и остановился в шести футах от камеры Барби, далеко за пределом досягаемости.

— Что-то забыл, так? — спросил Барби.

— Выверни карманы и брось все в коридор, — приказал Генри. — Затем сними штаны и просунь между прутьями решетки.

— Если я это сделаю, дадут мне что-нибудь попить, чтобы не пришлось черпать воду из толчка?

— О чем ты говоришь? Младший принес тебе воды. Я сам видел.

— Он насыпал в нее соли.

— Абсолютно правильно. — Но не выглядел Генри очень уж уверенно. Возможно, какая-то часть его мозга сохраняла способность думать. — Делай, что я говорю, Барби. То есть Барбара.

Он вытащил из карманов все: бумажник, ключи, монеты, несколько сложенных купюр, медальон святого Христофора, который носил с собой как амулет удачи.

— Если хочешь, можешь звать меня Барби и надевая мне на шею веревку, чтобы повесить. Такие у Ренни мысли? Казнь через повешение? Или все-таки расстрельная команда?

— Заткнись и просунь между прутьями штаны. Рубашку тоже. — Говорил он, как типичный тупой служака из маленького городка, но Барби подумал, что выглядит Моррисон все более неуверенно. Хорошо. Какое-то, но начало.

Двое новых копов-подростков спустились в подвал. Один с баллончиком «Мейса», второй с электрошокером «Тазер».

— Нужна помощь, патрульный Моррисон? — спросил один.

— Нет, но вы можете постоять у лестницы и наблюдать за ним, пока я не закончу.

— Я никого не убивал, — говорил Барби спокойно, но с максимальной искренностью, на которую был способен. — И я думаю, ты это знаешь.

— Я знаю, что тебе лучше заткнуться, если не хочешь получить тазерную клизму.

Генри ощупал одежду, но не попросил Барби раздеться догола и раздвинуть ягодицы. Столь поздний обыск результата дать не мог, но Барби записал в актив Моррисона несколько очков, потому что тот все-таки вспомнил о необходимости обыска, тогда как остальные — нет.

Закончив, Генри ногой отбросил джинсы, с пустыми и вывернутыми карманами, к решетке.

— Могу я получить медальон?

— Нет.

— Генри, подумай об этом. С чего мне…

— Заткнись.

Моррисон прошел между парнишками-копами к лестнице, неся в руках личные вещи Барби. Юные копы последовали за ним, но один задержался, чтобы усмехнуться, глядя на Барби, и провести пальцем по горлу.

С того момента он оставался один, лежал на койке и смотрел на маленькое узкое окошко из матового армированного стекла, ждал рассвета и гадал, действительно ли они собираются подвергнуть его водяной пытке или Сирлс только его пугал. Если эти парни все-таки попытаются и окажутся такими же умелыми, как и при аресте, они его попросту утопят.

Еще он задавался вопросом: зайдет ли кто к нему до рассвета? Кто-то с ключом. Кто-то мог подойти слишком близко к решетке. Нож оставался при нем, так что вероятность побега не равнялась нулю. Может, ему следовало попытать счастья с Младшим, когда тот просунул между прутьями стакан с водой… да только Младшему не терпелось пустить в ход оружие. Конечно, особых надежд на успех Барби не питал и чувствовал, что еще не готов на отчаянный поступок. Тогда чувствовал, что не готов.

А кроме того, куда мне идти?

Даже если бы он сбежал и его не сумели поймать, он мог подставить своих друзей под удар. После допроса с пристрастием такими копами, как Мелвин и Младший, те считали бы Купол самой меньшей из своих проблем. Большой Джим сейчас был на коне, а подобные ему, дай им волю, гонят во весь опор. Иногда — пока лошадь не падает замертво.

Он забылся некрепким тревожным сном. Снилась ему блондинка, сидевшая за рулем старого фордовского пикапа. Снилось ему, как она останавливает автомобиль и они вместе уезжают из Честерс-Милла до появления Купола. Она расстегивала блузку, чтобы показать лавандовые чашечки бюстгальтера, когда голос произнес:

— Эй, хрен моржовый! Просыпайся.

Джекки Уэттингтон осталась на ночь в доме Эвереттов и, хотя дети спали тихо, а кровать в спальне для гостей была удобной, лежала без сна. К четырем утра она решила, что надо сделать. Понимала, на какой идет риск, но понимала и другое: не будет ей покоя, пока Барби сидит в подвале полицейского участка. Если она могла выступить вперед и организовать хоть какое-то сопротивление — или хотя бы серьезное расследование убийств, — то Джекки уже двинулась бы по этому пути. Но она слишком хорошо себя знала, чтобы даже не лелеять такую мечту. Джекки достойно проявила себя на Гуаме и в Германии — вытаскивая пьяных из бара, отыскивая ушедших в самоволку, наводя порядок на месте автомобильных аварий, чем по большей части и приходилось заниматься, — но человек, получавший жалованье мастер-сержанта, определенно не мог справиться с тем, что творилось в Честерс-Милле. Не могла справиться с этим и единственная в участке женщина-коп, работавшая на полную ставку, та самая, кого за спиной мужчины этого городка называли патрульная Буфера. Они думали, что Джекки не в курсе, но нет, она знала. Однако сейчас этот сексизм волновал ее в наименьшей степени. Требовалось покончить с тем произволом, что творился в городе, и президент выбрал Дейла Барбару, чтобы он с этим покончил. Но двигало Джекки даже не желание порадовать верховного главнокомандующего. Главную роль играло первое на войне правило: ты не оставляешь в беде своих друзей. Священное правило.