– Завтра будет, – повторил Печенкин.

– Завтра будет, – повторил Прибыловский.

Докурив сигарету до фильтра, хирург обжег пальцы, поморщился и, глядя рассеянно на свою руку, продолжил:

– Ну, в общем, это… С рукой все в порядке. Но будет болеть. Шрам останется. Можете потом сделать пластику. Но это уже не у нас… В Австралии, я слышал, хорошо пластику делают…

Мужчины разом вздохнули, Галина Васильевна всхлипнула, но расчувствоваться хирург им не позволил.

– А что с ним дальше было? – неожиданно спросил он.

Все смотрели непонимающе.

– С кем? – спросил Печенкин.

Хирург пожал плечами:

– Ну с этим, Муцием Сцеволой…

Владимир Иванович растерянно улыбнулся:

– А он дальше не читал… Я остановил… Что там дальше было…

– А вы в мединституте разве латынь не учили? – поинтересовался Седой.

– Да чего мы там учили… – отмахнулся хирург.

– Так мы Илью попросим, он переведет, что там дальше было! – нашелся Владимир Иванович.

– Не надо! – взволнованно остановила его Галина Васильевна.

– Вот я про то и говорю: что он дальше там делал, чтобы знать заранее, а то… – Хирург неожиданно замолчал и смущенно поскреб макушку.

Прибыловский выхватил из кармана мобильный и стал набирать какой-то номер. Хирург скривился и закончил:

– А то он, это… Он в Мавзолей попросился…

– Кто? – не поняла Галина Васильевна.

– Сын ваш.

– В какой Мавзолей? – не понял Владимир Иванович.

Хирург слабо улыбнулся:

– Ну в тот, наверно, который в Москве? Другого у нас пока нет…

– В Кремле, – подсказал Седой.

– Не в Кремле, а рядом с Кремлем, на Красной площади, – уточнил Прибыловский.

– Я и говорю, – важно кивнул Седой.

Печенкин взглянул на Прибыловского:

– Кто у нас в Кремле?

– В Кремле у нас Бусыгин, Черевичко, Кац, – доложил секретарь-референт.

Хирург засмеялся, махнул рукой, удивляясь такой непонятливости.

– Да не в Кремль он попросился, а в Мавзолей!

– Кто у нас в Мавзолее? – вновь обратился Печенкин к Прибыловскому.

– В Мавзолее у нас Ленин, – доложил секретарь-референт.

Владимир Иванович знал, что в Мавзолее – Ленин, но, судя по выражению лица, все равно ничего не понимал. Он так и сказал:

– Ничего не понимаю.

– Что же тут понимать, Володя! – теряя терпение, воскликнула Галина Васильевна. – Я была в Мавзолее, ты был, все были…

– Я четыре раза был, – сообщил Прибыловский, продолжая набирать какой-то номер.

– А ты вспомни, куда мы первым делом стремились попасть, когда в Москву приезжали? В Мавзолей! – все пыталась достучаться Галина Васильевна до своего обалдевшего мужа.

– А что там еще смотреть, в этой Москве? Только Мавзолей, – успел вставить Седой, пока Галина Васильевна переводила дыхание.

– А куда иностранцев везли? – продолжала она. – В Мавзолей! А Илюша – он же практически иностранец! В Мавзолей, в Мавзолей!

Прибыловский поднял палец, призывая к тишине, и стал громко повторять то, что ему сообщалось по телефону:

– «Гай Муций Сцевола – легендарный герой борьбы римлян против этрусков (конец шестого – начало пятого века до новой эры). Пробравшись в стан врага, юноша хотел убить этрусского царя Парсену, но попал в плен. Желая доказать, что он не боится боли и смерти, Гай Муций сам опустил руку в огонь и, пока рука тлела, не издал ни единого звука». Всё. – Прибыловский спрятал мобильный.

– А про Мавзолей – ничего? – с надеждой спросил хирург.

– Всё, – повторил Прибыловский.

– В Мавзолей! – сказала Галина Васильевна, глядя на мужа.

– Я в Москву не поеду, – буркнул, насупившись, Печенкин.

– Я поеду. – Галина Васильевна была настроена решительно.

Печенкин взглянул на Прибыловского и приказал:

– Звони Кацу.

3

В Москве, как и в Придонске, было прохладно, ветрено. Седой стоял у самого Мавзолея и с любопытством провинциала глядел по сторонам. Рядом прохаживался хмурый полковник милиции в расстегнутой шинели и то и дело посматривал на свои наручные часы. Расположенные рядом куранты напоминали о себе боем, но, похоже, полковник им не доверял.

Галина Васильевна стояла по другую сторону Мавзолея и неподвижным взглядом смотрела в сторону храма Василия Блаженного. Ее глаза, лицо и даже то, как она стояла – выставив вперед ногу и сцепив за спиной руки, – все выражало чувство исполненного материнского долга.

На Красной площади было людно и весело. Прямо напротив Мавзолея потешно маршировали клоуны. Наряжены и разрисованы они были забавно: как будто головы и руки были у них внизу, а ноги – вверху. Один как бы ногой бил в барабан, а другой приставил мундштук трубы как бы к заднице и выдувал односложные грубые звуки.

Седой смущенно улыбнулся, глянул на полковника и спросил:

– Цирк?

– Да тут каждый день цирк, – ответил полковник недовольно и еще раз посмотрел на свои часы.

4

За прозрачным хрусталем, подсвеченный мягким розовым светом, вытянувшись, на спине спал вечным сном Ленин.

Илья стоял перед ним неподвижно и долго. В нескольких метрах за его спиной терпеливо дожидались двое: пожилой сухощавый прапорщик в блестящих хромовых сапогах и большой розовощекий доктор с пышной шевелюрой.

Глянув на висящую на перевязи забинтованную руку Ильи, прапорщик спросил доктора свистящим шепотом:

– А чего у него с рукой?

– Бандитская пуля, – пошутил доктор, но прапорщик, кажется, не понял, что это шутка.

– А ведь все равно поехал, – прошептал он с уважением.

– За те деньги, что его мамаша отвалила, мы б ему на дом привезли, – снова пошутил доктор.

Прапорщик не успел понять, шутка это или нет, как вдруг неожиданно отчетливо и громко Илья произнес странное, загадочное слово:

– НОК!

Прапорщик и доктор вздрогнули и удивленно переглянулись. Илья был по-прежнему неподвижен. Кажется, то слово вырвалось у него само по себе, возможно, он его даже не услышал.

– Что такое «НОК»? – спросил шепотом прапорщик.

Доктор задумался.

– Национальный олимпийский комитет? – сам расшифровал прапорщик.

– «5-НОК» – есть такое лекарство, его почечники пьют, – высказал свою версию доктор.