«Этому милиционеру повезло, — подумал Корнилов. — Если бы Лева Бур не попал под автомобиль, милиционера бы убили и втащили в сберкассу».

— Зоя Петровна, — спросил он. — А почему провода? Разве к сберкассе не подведен кабель?

— Целая история, — вздохнула Зоя Петровна. — В прошлом году рыли котлован под фундамент нового дома, повредили телефонный кабель и сигнализацию. Перебросили временную связь по воздуху. Я устала писать докладные…

Зазвонил телефон. Зоя Петровна встала, взяла трубку.

— Вас, товарищ Корнилов…

Звонил Замятин.

— Бугаев тут тебя дожидается, — доложил Петр Андреевич. — Признала Блошкина Бура. И старичок постоялец признал. — И спросил уж совсем по–свойски: — Ужинать не собираешься? А то я сейчас подъеду, от Зои Петровны тебе только в другую парадную перейти.

— Да нет, отложим до спокойных времен, — вздохнул Корнилов. — Знаю, чем бы твоя Мария угостила. Но сам видишь… Алкоголика, кстати, привели в чувство?

— Приводят, — поскучневшим голосом ответил Замятин.

— Поторопи их, поторопи, Петр Андреевич, — попросил полковник. — А пообедаем в следующий раз. Такие вот пироги… — Он повесил трубку.

— А я тебя узнала, Игорь, — с удивлением и с радостью сказала вдруг Зоя Петровна. — Узнала. Только сейчас узнала. Когда ты про пироги сказал…

Дверь в комнату отворилась. Вошла Зоина дочь.

— Мама, ты же голодная! — сказала она недовольно. — Давно пора ужинать. Может быть, и наш гость проголодался. И почему здесь так темно? — Она щелкнула выключателем, и засветились все пять рожков простенькой люстры.

Таня с удивлением посмотрела на мать. Та сидела, подперев щеку ладонью, с отрешенным, отсутствующим выражением лица и слабой, еле заметной улыбкой. И глаза у нее повлажнели, словно густой туман оседал в них, грозя выпасть росою.

— Что–нибудь случилось? — испуганно спросила Таня и перевела взгляд на Корнилова. По–видимому, выражение его лица не предвещало никаких неприятностей, и девушка успокоилась. — Я приготовила ужин. Принести сюда?

— Танечка, если вас не затруднит, принесите нам по стакану чая, — попросил Корнилов. — У нас еще на пять минут секретов, а потом я уезжаю.

— Мама пьет чай из своей любимой чашки, — кокетливо сказала Таня, окинув Корнилова быстрым внимательным взглядом и, видимо, вполне одобрив его.

— Маме в любимой чашке, — засмеялся Корнилов. — Я, кстати, тоже люблю из чашки.

Зоя Петровна, встряхнув головой, словно отогнав нахлынувшие воспоминания, сказала:

— Таня, это Игорь Васильевич Корнилов. Помнишь, я тебе рассказывала… До войны мы жили в одной квартире на Пятой линии. Игорь — «такие пироги». Который ходил по карнизу пятого этажа.

— И писал тебе стихи про любовь? — спросила Таня.

Корнилов засмеялся и почувствовал, что краснеет.

Таня сделала перед ним легкий реверанс.

— Ладно, ладно. Ухожу. — Она уже пошла из комнаты, но с порога обернулась и спросила: — Сколько же вы не виделись, друзья детства?

— С сорок четвертого, — ответил Корнилов. — После того, как твою маму увезли из детского дома к каким–то родственникам.

— К деду! — сказала Таня. — Мама, ведь тебя увезли к дедушке? В Хабаровск?

Зоя Петровна кивнула.

Они сидели молча, пока Таня не принесла на подносе чайник и две чашки, сахарницу и вазочку с печеньем. Когда она ушла, Корнилов спросил:

— Ты никогда не ходила в эту квартиру?

Зоя Петровна покачала головой.

— А я ходил. Один раз из любопытства, а другой — служба заставила. Помнишь дядю Мишу? Мы его чернокнижником звали?

— Помню.

— Его библиотеку украли. Самые ценные книги. Вот мне и пришлось заниматься. — Корнилов грустно улыбнулся. — Только он меня не признал. Как и ты сначала.

— Ему ведь уже лет восемьдесят.

— Да, сейчас было бы около того. Но десять лет назад он умер. Через месяц после кражи. Не перенес старик. И книги ведь мы нашли. На третий день…

— А ты помнишь, Игорь, Епишкина? — спросила Зоя Петровна. — Как он крупу из банок на кухне отсыпал? А когда голод начался, у Любавиных карточки украл.

— Поверишь ли, Зоя, когда мне приходится со всякой сволочью разговаривать, — он усмехнулся недобро, — из моих клиентов мне всегда лицо этого Епишкина вспоминается. И как сандружинницы Любавиных весной из квартиры увозили… А… — он досадливо махнул рукой. — Что мы с тобой все о печальном? — Он посмотрел на часы. Было уже пятнадцать минут девятого. — А на приятное и времени не осталось. — Корнилов встал из–за стола. — Зоя, прошу тебя, как договорились — никому ни слова. И Рогозиной — никакого намека. Сыграй. Я помню, в детском доме у тебя в самодеятельности хорошо получалось. Если будет к месту, поинтересуйся, не подыскала ли она себе работу. Позвони. — Он написал на клочке бумаги свой служебный телефон. Хотел написать домашний, но не на писал. — Если меня не будет, секретарь мне передаст. Это очень серьезно!

Она пошла его провожать.

— Дочка у тебя красавица. Я как увидел ее — сразу вспомнил Зою Лапину. Кстати, а сейчас у тебя какая фамилия?

— Лапина, — ответила Зоя Петровна. — Мы так с мужем договорились. После войны все друг друга разыскивали, я и подумала — так моим родственникам будет проще. Если кто захочет разыскать.

Таня вышла из кухни.

— Я тоже хочу с вами проститься, Игорь…

— Васильевич.

— Игорь Васильевич. Очень рада была с вами познакомиться. — Танины слова опять прозвучали кокетливо, и мать с удивлением покосилась на нее. — Вы к нам еще заедете?

Корнилов посмотрел на Зою Петровну. Она молчала, но и в ее больших глазах он почувствовал вопрос.

— Обязательно заеду, — сказал Игорь Васильевич.

…В райотделе Бугаев играл в шахматы с Петром Андреевичем. Оба выглядели усталыми, серыми. Рядом с шахматной доской стояли стаканы из–под чая, на листе белой бумаги лежало полбатона.

«Не ушел Петр к домашним разносолам, — тепло подумал Корнилов. — Дождался». А вслух сказал:

— Давно мог дома быть, жену в кино сводить успел. Я у вас тут афишу видел: «Укол зонтиком». Французская комедия. Обхохочешься.

— А вы ее видели, товарищ полковник? — с удивлением спросил Бугаев.

— Люди говорят, — смущенно буркнул Корнилов. — Мы сейчас едем, а к