Он соглашался на созыв Думы лишь в том случае, если она рассмотрит бюджет, что уже само по себе явится способом «укрепления Конституции», а если правительство не пойдет на это, то оно «развяжет руки оппозиции для беспощадной критики». Если Дума все же будет созвана на этих условиях, то «непоследовательно было бы делать боевые оппозиционные выступления против правительства, так как борьба с внешним врагом далеко еще не закончена и та цель, какая заложена была в объединении 26 июля 1914 г. всех слоев и народностей, еще не достигнута…» У партии к.-д. слишком достаточно врагов, которые рады были бы всякому неосторожному шагу партии, чтобы спихнуть ее с той «недосягаемой высоты, на которую, — по словам того же Кривошеина, поставила партию ее линия поведения в июльские дни 1914 г.» Поэтому, если «можно было предвидеть, что заседания Думы обратятся в ряд оппозиционных выступлений против правительства», то, по мнению Милюкова, надо «всеми силами противиться созыву Думы».

В поддержу Милюкова высказалось большинство участников заседания. Так, А.А. Корнилов заявил: «Основная задача — победа над германцами, и партия должна стоять на этом, пока задача не будет выполнена. До тех пор ни о каком торге не может быть и речи, и само слово “оппозиция” должно быть на время устранено». В результате было принято решение просить И.П. Демидова довести до сведения А.В. Кривошеина позицию кадетской партии в отношении созыва Думы и желательной ее повестки дня (обсуждение бюджета, благожелательная правительственная декларация и недопущение каких-либо провокаций). В свою очередь Милюков заявил, что он лично не намерен вести переговоры «с теми или иными членами кабинета».

Однако Милюков явно лукавил. В воспоминаниях он рассказал о своем участии вместе с представителями других думских фракций во встрече с А.В. Кривошеиным, который, по его словам, лучше других понимал ситуацию и даже рассчитывал занять пост И.Л. Горемыкина. На этой встрече Милюков заявил о желании Совета старейшин поставить перед правительством вопрос об ускорении сроков созыва Думы. «Кривошеий, — вспоминал Милюков, — согласился, что необходимо для поддержания создавшегося настроения приблизить срок созыва, и доложил об этом Совету министров. Горемыкин пошел на уступку, и созыв Думы был определен “не позднее февраля” 1915 г.»

Обещанная сессия Думы была назначена на 27 января 1915 г., продолжалась всего три дня и была посвящена исключительно обсуждению и принятию бюджета. Накануне, 26 января, состоялось частное совещание думской комиссии по обороне с участием министров, на котором П.Н. Милюков и А.И. Шингарев выступили с критикой политики министра внутренних дел Н.А. Маклакова в отношении печати и национальностей (поляков, евреев, административной политики в Галиции) и потребовали от правительства внесения законопроекта о польской автономии и отставки Маклакова, как «нарушителя “священного единения”», а также политической амнистии.

Однако на заседании Думы 27 января 1915 г. в своем выступлении Милюков ограничился высокопарными хвалебными словами в адрес армии, воюющих народов России и союзников по Антанте, вообще избежав каких-либо резких высказываний в адрес правительства. Во время обсуждения бюджета либеральные думские фракции заявили о полной поддержке своего прежнего отношения к войне и своей лояльности к правительству. Однако, как пишет Милюков в воспоминаниях, «мы прибавили, в осторожных выражениях, что правительство со своей стороны этого перемирия не соблюдает и пользуется им, чтобы укрепить свои позиции во внутренней политике». В своем выступлении с думской трибуны А.И. Шингарев прямо заявил, что «в настоящий момент наш долг повелевает нам, невзирая на политические и технические особенности бюджета 1915 г., дать в руки государственной власти все средства, необходимые ей [для] успешного окончания великого национального дела».

Тактика кадетской фракции, которую Милюков охарактеризовал в своем думском выступлении 27 января 1915 г. как «не жест политика, а твердое решение гражданина», с похвалой встреченная октябристами и прогрессистами, критически была воспринята представителями провинциальных партийных комитетов, которые 22–23 февраля 1915 г. были приглашены на расширенное заседание Ц.К. Пытаясь разъяснить непонимающим «мудрость» тактической линии кадетского руководства, Милюков заявил, что она вообще «оказалась сюрпризом для наших врагов», что, выдвинув лозунг «война до победного конца», партия заняла позицию «не мешать тому правительству, которое стоит сейчас во главе. Мы от него ничего не ждем и не ведем поэтому с ним переговоров. Нам было видно, что кое-что мы, конечно, могли выхлопотать, и мы выхлопотали, например созыв Гос. думы в январе. Амнистии выхлопотать мы не могли, хотя попытки были. С трибуны мы тоже не все можем сделать. В самом правительстве идет сейчас борьба. При этой борьбе всякая вспышка оппозиционного настроения дает плюс стороне Маклакова… Нами в январе руководили те внутренние соображения, что и 26 июля. Мы от правительства ничего не ожидали тогда, ничего не ожидаем и теперь… Нам нужно было подбодрить солдат в окопах, и мы в этом успели. Мы считали своим долгом сказать слово одобрения нашим защитникам. Но кроме солдат нас слушали наши враги. Всякое слово критики было бы в Германии всячески использовано. Ослаблять себя перед лицом врага и перед союзниками нельзя. Эти соображения и заставили нас остаться на позиции 26 июля». Перечислив вопросы, которые можно было бы поставить в Думе (украинский, еврейский, польский, запрос о социал-демократической фракции), Милюков высказал убеждение, что если бы они были поставлены, то кадеты, зная настроения правительства, могли бы его критикой «ослабить Россию».

Выступление Милюкова разочаровало местных партийных функционеров, близко и непосредственно соприкасавшихся с демократическими массами. Так, у представителя из Нижнего Новгорода осталось «самое безотрадное впечатление от разъяснения Милюкова. На к.-д. смотрят как на мудрую политическую группу, которая должна вывести Россию, но пока она этого не сделала». Представитель из Казани констатировал: «…на местах ждали, что фракция выступит с заявлением, но ожидания не оправдались». Однако члены ЦК встали горой в поддержку своего лидера. А.А. Кизеветтер заявил, что «линия поведения нашей фракции есть линия народного инстинкта. Она производит поэтому впечатление силы, а не слабости». А.Р. Ледницкий особо подчеркнул: «Речь П.Н. Милюкова в Гос. думе была речь государственного человека». После этих выступлений представители с мест несколько сбавили критический тон. В результате расширенное заседание ЦК признало «характер выступления фракции в заседании Думы» вполне соответствующим «условиям момента» и заслуживающим одобрения.

Всячески избегая конфронтации с правительством, думские либеральные фракции явно проигрывали в глазах общественности, которая, активно участвуя в деловых мероприятиях по обороне государства, стремительно стала наращивать оппозиционный потенциал против исполнительной власти на всех уровнях. Через формирующуюся систему общественных организаций и разного рода общественных инициатив в оппозиционный процесс втягивались все более широкие и активные слои населения, включая молодежь, которых уже не могла удовлетворить позиция, занятая думскими либеральными фракциями. Разумеется, либеральные лидеры понимали, что тенденция к нарастанию «аритмии» между настроениями широкой общественности и их собственной думской линией поведения чревата для них утратой прежнего положения в острой конкурентной борьбе с леворадикальными партиями за демократические слои населения.