– Приблизительно год назад. Мы собирались в Кито, обсуждали разные вопросы.

– К примеру, какие?

Хуан поморщился, ему почему-то явно не хотелось говорить об этом.

– Ну, сколько отстегивать властям, чтобы они оставили нас в покое, как уберечь плантации от дикарей, делили перекупщиков. Я уже тогда догадывался, что Августино контачит с янки и задумывает вышвырнуть нас из сельвы. Уж слишком нагло он себя вел.

– А ты не знаешь, куда он переправляет свой товар?

Хуан усмехнулся и полез выпачканными в земле пальцами за очередной сигаретой – все не мог накуриться.

– А кто об этом знает? Никто из нас никогда не признается, что выращивает коку и моет золото. Считается, что мы производим бананы, кофе, финики и прочую дрянь. А куда продаем – наше дело.

– Ну а ты как думаешь?

Хуан пожал плечами.

– Я думаю, что куда-нибудь в Азию. Но мне кажется, что этот старый волчара торгует не только кокой, но и оружием. Самый выгодный товар.

– Он что, и оружие производит?

– Бог с тобой, Кирилл! Кишка у него тонка производить оружие. Он продает коку, а на эти деньги закупает оружие.

– А потом?

– А потом продает его в другие страны. Где наркотики, там всегда оружие. Дорожку сначала прокладывает наркота, а потом по ней уже громыхает железо.

Я напрасно надеялся, что полетов у нас больше не будет. На следующий день, ближе к вечеру, впереди меня затрещали ветки, и я успел увидеть, как сорвался вниз Хуан, мешком покатился по скользкому грунту. Он сильно ударился головой о каменный выступ и подвернул ногу.

Он поднялся наверх сам, но пришлось выкинуть некоторые вещи, чтобы облегчить его рюкзак. Радость и оптимизм, которые вызвали сигареты и бренди, быстро угасли, и Хуан совсем упал духом. Теперь «немного террорист», хромая, плелся следом за мной и вполголоса бормотал ругательства.

Трудно сказать, чем прогневил Бога этот индеец, но позже, вспоминая переход, я был готов поверить в мистическую фатальность, которая преследовала Хуана на протяжении всего путешествия. Прошел еще один безрадостный день утомительного пути, и снова случилась беда: спускаясь с помощью веревки по крутому склону, Хуан сорвался, повис, и веревка, как ножом, рассекла ему правую ладонь до сухожилий.

Так прошло еще десять дней, нас все еще окружала аномальная зона, и как-то утром, после мокрой и холодной ночевки, я с полной ясностью понял, что еще день-два – и мы не сможем больше сделать ни шагу. Нам нечем было разжечь костер, чтобы согреться и немного просушить одежду, и Хуан с мольбой в глазах посмотрел на мой рюкзак, где лежала папка с документами.

Я принес в жертву схему с квадратиками и стрелками, тем более что выучил ее наизусть. Лист ватмана ярко вспыхнул, и через минуту затрещал тонкий и сырой хворост.

Ближе к вечеру, когда мы стали подыскивать место для стоянки, я понял, что Хуан теперь не остановится, пока не заставит меня сжечь все бумаги. Я вытащил из папки письмо Валери, и пока Хуан ставил палатку, попытался перевести его целиком. Многие слова и имена были мне не знакомы, и я показал письмо Хуану. Он трижды перечитал текст, пожал плечами и сказал:

– Я тоже не все тут понимаю. Вот это, например: «Брат взял на себя реку. Ему сообщают дату, время и километр, он подходит к прибытию и встречает поезд.» Это, наверное, писал наркоман, которому кажется, что поезда ходят по рекам.

– Ты мне вот это поясни, – сказал я и показал пальцем на последний абзац.

– «Алекс все еще требует. От счета отказывается. Выясню, насколько это серьезно и заменю». Что здесь тебе не ясно?

– Алекс – это имя?

– Имя или кличка. Я откуда знаю?

Вокруг наркотрафика крутились несколько хорошо известных мне людей, но Алексом назвать можно было только полковника Алексеева. Хуан с упоением поджег письмо, а я, глядя на красный огонек, пожирающий печатные буквы, думал над этой строчкой. Значит, заменить полковника Алексеева (иными словами – вывести из игры) приняла решение самолично Валери. Короче говоря, она вынесла ему смертный приговор.

Все это вещественные доказательства, думал я, подкладывая в маленький костер тонкие ветки. Это неоспоримые улики против Картавого, Августино, Валери, Алексеева и еще многих людей в больших чинах и званиях, связанных наркотрафиком. А я, умирающий в сельве бродяга, сжигаю эти уникальные документы, чтобы согреться. Но что я могу еще сделать? Умереть с этой папкой в мокром и безжизненном лесу, чтобы тайна мафии ушла вместе со мной?

Дней через пять я сжег доллары, а потом то же проделал со своей долей и Хуан.

Кажется, было уже первое или второе мая. Река круто уходила влево, а перед нами встал обросший кустами скалистый хребет. Он был пологим, склоны – сухие, и взобраться на него даже нам показалось вполне под силу. Поднявшись, мы прошли несколько километров по хребту и вдруг наткнулись на тропу. Точнее, это был всего лишь кем-то проделанный проход по джунглям с отметинами мачете на стволах деревьев. Возможно, здесь когда-то пытались пробиться сквозь сельву охотники или гринперос.

И откуда только силы появились! День мы шли, ориентируясь по засечкам, и вдруг нам под ноги выскользнула настоящая, хорошо утоптанная, со следами обуви тропа. И сельва в этом месте стала иной: заросли наполнились криком птиц. Нам даже показалось, что мы слышим гул автомобилей, мычание скота, и воздух как будто стал напоен запахом горячих лепешек. Хромая, подскакивая на одной ноге, Хуан ринулся вперед с удвоенной скоростью. Если бы он знал, что ждет его впереди!

Сельва, казалось, решила оставить о себе пожизненную память. Отправляясь в путешествие, мы прихватили с собой пластиковую бутылку со спиртом, который использовали для промывания ран, укусов насекомых и время от времени принимали внутрь. В свою последнюю ночевку в джунглях, как всегда, мы собрали хворост, и Хуан выжидающе посмотрел на меня, мол, гони бумагу. В папке к этому времени остались только письма на английском и фотографии, и я сказал Хуану, что для этой цели могу предложить ему свою куртку. Он не понял, шутка это или нет, и тут вспомнил про спирт. Бренди ему нравилось намного больше, и Хуан без всякого сожаления отвинтил крышечку бутылки, плеснул немного на хворост и чиркнул зажигалкой. Внезапно бутылка разорвалась в его руках, и пламя молниеносно перекинулось на Хуана. Майка из синтетической ткани вспыхнула на нем как факел.

С ужасным криком Хуан вскочил и кинулся прочь от костра. Обезумевший от боли, он даже не пытался снять с себя горящую одежду. Я бросился следом за ним, повалил на землю, стал сбивать с него пламя и стаскивать остатки майки, которая превратилась в куски черной вязкой пленки. Вместе с кожей и снял.

Правая рука, затылок и в некоторых местах нога Хуана были сильно обожжены. Это было чудом, что «немного террорист» остался жив. В нашей жалкой аптечке уже не осталось никаких лекарств, кроме успокоительных таблеток и бинта. После таблеток Хуан уснул, точнее, потерял сознание, а я, насколько умел, продезинфицировал ожоги и перебинтовал их.