Она не смогла бы объяснить ни то ощущение легкости, от которого у нее временами появлялась почти нестерпимая радость, ни тем более причин, по которым при виде того же самого открытого окна, того же самого уголка ковра, той же самой выставленной в коридор обуви горло ее внезапно сковывали рыдания.

О Джино она уже больше не думала. Ему не было места ни в ее мечтах о величии, ни в непонятных приступах страха. Правда, иногда он возникал где-то в уголках памяти, но быстро исчезал. Образ мужчины, с которым она связывала свой будущий успех, был пока неясен и многолик. Это были скорее «несколько мужчин в одном лице», а не какой-то конкретный человек. Он был частью щедрости, коллективной силы, одним из тех, кто должен был однажды выделиться из общей массы и явиться к ней в качестве посланца небес. Если бы понадобилось представить себе внешность этого посланца, то она хотела бы, чтобы он был похож на Марио Гарани. Но на доктора Гарани, окруженного богатством, имеющего все привилегии и почести в этом мире. И этот воображаемый доктор Гарани должен был непременно обратить на нее свой взор.

Мечтая о чудесном превращении в богатую женщину такой бедной девушки, какой она была по своему происхождению, она и начинала плакать.

В один из таких вечеров отчаяния толстуха Валентина, накрасившись и расчесав волосы, предложила Кармеле отправиться вместе с ней на ночную прогулку.

– Все лучше, чем сохнуть от тоски на постели и реветь,– сказала Валентина девушке.– Тут как раз заболела Аурора, с которой я обычно работаю на пару. Вдвоем и защититься легче, и не так скучно.

Кармела отрицательно замотала головой. Но подруга продолжала настаивать. Конечно, в первый раз всегда чувствуешь себя как-то неловко. Но это быстро проходит. Достаточно лишь немного поразмыслить. В конце концов, мужчина – всегда мужчина, и заниматься этим с ним не более позорно, чем чистить туалеты. Все дело в привычке, да и это к тому же намного доходнее.

– Если немного повезет, за две-три ночи подзаработаешь и сможешь немного приодеться,– сказала Валентина.– А тогда уже можно будет и ставку повысить.

Чем больше Валентина говорила, тем ужасней чувствовала себя Кармела, и несогласие с предложением сковало все ее мышцы. И не только из-за того, что она боялась полиции или болезней. Даже и не из-за того, что ее могли увидеть знакомые. Она не смогла бы выразить этот поднявшийся в душе бунт. Она представила, как стоит рядом с Валентиной на тротуаре на углу виа Венето и предлагает себя прохожим, словно товар... Она убежит. Она была уверена в том, что убежит оттуда.

– Нет, я не смогу,– ответила она.– Лучше уж пойти просить милостыню.

– Ну и дура!

И Валентина стала снова убеждать, объяснять, с явным удовольствием делиться своим опытом и своими навыками, рассказывать о своей ловкости, о том, как она поступала, чтобы добиться как можно большей суммы за короткое время с наименьшими физическими затратами. Она говорила о своих клиентах по ночным встречам точно так же, как о клиентах своего этажа: словно невоспитанная кухарка, она насмехалась над их привычками, похваляясь тем, что надувает их...

Она вела себя как прислуга... «Служанка, служанка для любого,– подумала Кармела.– А я сама? Что я собой представляю? Такая же служанка. Но я продаю только мой труд. К телу моему никто не прикасается».

Она услышала, как Валентина спросила ее:

– Ну а если бы тебе предложили за это сто тысяч лир, ты тоже отказалась бы?

Кармела на мгновение задумалась.

– Это другое дело,– ответила она.– Мужчины, которые могут подарить сто тысяч лир, не станут отдавать их первой встречной. Прежде чем отдать такие деньги, они будут ухаживать за женщиной.

– И ты думаешь, что найдется такой мужчина, который принесет их тебе, когда на тебе такое платье? Надо начинать с самого начала. Говорю тебе, многие актрисы и герцогини начинали именно так, работая на улице.

– Назови мне хотя бы одну.

Нет, Валентина не могла сразу же назвать ни одного имени. Но ей так говорили. И потом, кто же этого не знает?!

– Женщины, которых ты сегодня видишь в мехах и в драгоценностях, которым ты протягиваешь руку за чаевыми и которые глядят на тебя, словно ты – прах,– все они ведь тоже спят с мужчинами за деньги. А звезды кино? Им ведь тоже приходится переспать со многими, прежде чем они становятся знаменитыми. Такие шлюхи, как я, делают то же самое, что и все.

– Нет, это вовсе не одно и то же!

Кармела не смогла бы ответить, почему она так сказала, но она была убеждена в том, что это совершенно разные вещи.

– Все это я говорила для твоего же блага. А там – поступай как знаешь,– сказала Валентина.

И ушла, раздраженная тем, что почувствовала презрение к своей особе.

Кармела потом долго не могла заснуть в своей каморке на антресолях. Она испытывала отвращение к самой себе, будто предложения Валентины было достаточно для того, чтобы замарать ее. «Прежде всего, то, что она говорила,– неправда. Вот киноактриса из пятьдесят пятого номера, она каждый раз спит с разными мужчинами, и поэтому-то у нее нет до сих пор роли».

Но в то же самое время она спрашивала себя, на что ей можно было в жизни надеяться. Все ее мечты были чистейшим безумием. Даже выйти замуж за ученика аптекаря типа Джино было больше, чем то, что она могла получить. И это подтверждалось тем, что он не прислал ей ни одного письма. И ей, несчастной, придется вкалывать вот так в течение неизвестно скольких лет, чтобы потом, возможно, выйти замуж за какого-нибудь официанта из ресторана отеля и под старость стать горничной второго этажа. От подобной перспективы ей стало так грустно, что хоть умри. И почему бы тогда ей не сопровождать время от времени Валентину в ее ночных прогулках?.. Самопожертвование ради самопожертвования... Что так нищета, что эдак... Она теперь уже ненавидела Валентину и была готова разрыдаться. Ей захотелось вновь стать Жанной, и, несмотря на то что времени было уже десять часов вечера, она отправилась в номер графини.

– Я пришла узнать, не нужно ли вам что-нибудь? – сказала Кармела.

Лукреция Санциани спать еще не ложилась. В старом дезабилье из черных со сложными и дорогими узорами кружев, которые двадцать раз напрасно штопались, поскольку от ветхости снова рвались, она сидела, приложив два пальца ко лбу и прищурив глаза. Волосы ее лежали на воротнике из длинного китового уса. Она походила на брошенную в тюремную камеру несчастную королеву – что-то вроде Марии Стюарт,– обреченную на вечное заточение.

Нет, она не дремала. Она, казалось, забылась и теперь, ни о чем не думая, плыла по морю своих воспоминаний.

Появление Кармелы ее удивило; она вздрогнула и несколько секунд глядела на девушку недоуменным взглядом. Потом на лице ее появилось нечто вроде разочарования. Молчание ее привело Кармелу в замешательство.

– Вам не нужна Жанна? – робко спросила она.