Краска на ее руке еще не успела высохнуть. Несмотря на то что ее лицо было скрыто под вуалью, чувствовалось, что это настоящая красавица. Когда художница снова заговорила на своем музыкальном языке, Аллегра опять покачала головой:

— Это очень мило с ее стороны, но, боюсь, мне придется отказать ей.

— Вы не должны обижать ее отказом, мадемуазель! — воскликнула молодая женщина. — Фатима — известная художница, она делает рисунки наложницам в гареме султана.

Услышав про наложниц, Аллегра прищурилась и внимательно посмотрела на молодую женщину, но в ее взгляде не было ничего, кроме дружеского расположения. Аллегра облегченно вздохнула. Хотя она чувствовала себя уверенно после того, как одержала победу над шейхом в их пари, но болезненно реагировала на любой намек, касающийся ее образа жизни.

Аллегра давно выучилась осторожности и умела отличать тех людей, с кем можно было заводить дружбу, от тех, кого следовало избегать. Сейчас она должна была довериться своим инстинктам. Улыбнувшись молодой женщине, Аллегра села на стул перед старой художницей. За ее спиной Милли громко ахнула:

— Мисс Аллегра, вы не можете позволить ей расписать вашу руку. Это дикость, скажу я вам. Настоящая дикость.

— Женщины в Марокко разрисовывают себе руки и ноги. Это считается здесь вполне уместным. Некоторые рисунки служат религиозным целям, — сказала по-английски красотка.

В ее голосе послышался упрек. Она бросила на Милли сердитый взгляд.

— Вы говорите по-английски? — спросила Аллегра, протягивая руку старой художнице.

Та очень внимательно осмотрела ее. Так, должно быть, художники вглядываются в чистый холст перед тем, как начать рисовать. Молодая женщина кивнула и улыбнулась, снова заговорив по-французски.

— Я не слишком хорошо говорю по-английски, но все понимаю. Однако я предпочитаю говорить по-французски. На этом языке говорит большая часть марокканцев. Его хорошо понимают и ференджи.

— А кто это?

— «Ференджи» на языке берберов значит «иностранцы». — Женщина снова улыбнулась и тут же воскликнула: — Ах, простите меня, я веду себя невежливо! Забыла представиться. Меня зовут Лейла Махмуд.

— А меня — Аллегра Синфорд. Это сердитое существо за моей спиной — Милли.

Аллегра бросила взгляд на служанку. Та, по всей видимости, поняла, что речь шла о ней, и кивнула в сторону Лейлы. Неожиданно Аллегра почувствовала, что ее кожи коснулось что-то холодное. Она снова посмотрела на художницу и увидела, что старуха начала наносить ей на руку рисунок. Маленькая кисточка с хной бежала по ее коже.

С уверенностью мастера, много лет занимающегося своим делом, Фатима работала быстро и умело. Вскоре стало понятно, что она рисовала птицу. Ее голова начиналась у запястья, пышное оперенье шло по руке и заканчивалось на среднем и указательном пальцах. Аллегра понимала, что многие ее знакомые пришли бы в ужас от подобной затеи, поскольку иметь татуировку, пусть даже временную, считалось дурным тоном, но в Аллегре говорил экспериментатор. Она любила все новое и необычное.

Она продолжала следить за руками Фатимы. Ее восхищал рисунок. Лейла наклонилась, чтобы тоже полюбоваться работой художницы. Она что-то сказала по-арабски Фатиме, и та рассмеялась, потом что-то ответила на своем музыкальном языке.

— О чем вы спросили ее?

Бровь Аллегры вопросительно поднялась, когда она посмотрела на Лейлу.

— Я поинтересовалась, почему она нарисовала языки пламени вместо перьев на крыльях птицы. Она ответила, что это для того, чтобы вас не коснулось зло и чтобы вы нашли свою судьбу.

— Вот как? — Аллегра засмеялась. — Я делаю свою судьбу сама.

Лейла покачала головой и бросила на нее пронизывающий взгляд.

— Мы не можем вершить свою судьбу. Это не в нашей власти. Тот огонь, который нарисовала Фатима, защитит вас.

За ее спиной Милли неодобрительно фыркнула. Фатима приподняла руку Аллегры и показала всем рисунок, который она только что закончила. Аллегре он очень понравился, она улыбнулась старухе и поблагодарила ее. Художница попросила ее сидеть тихо и достала кусок марли. Обернула его вокруг руки, потом что-то сказала Лейле. Когда Фатима замолчала, Лейла повернулась к Аллегре и проговорила:

— Фатима просит вас не снимать марлю с руки несколько часов. Это нужно для того, чтобы хна укрепилась на руке.

— Спросите ее, пожалуйста, сколько я должна за рисунок?

— Нисколько. Ведь речь идет о судьбе Шахина.

По голосу Лейлы чувствовалось, что она сильно смущена.

— Я не понимаю.

Аллегра перевела свой взгляд с нее на художницу.

— Я тоже не совсем уловила смысл, — проговорила Лейла, хмурясь.

Она снова обратилась к Фатиме на ее музыкальном языке. Когда художница закончила говорить, Лейла опять повернулась к Аллегре:

— Похоже, Фатима уверена, что вы принадлежите Шахину. Она говорит, что вы — его судьба.

— Старуха его знает?

Аллегра озадаченно посмотрела на Фатиму, и та энергично закивала головой. Выражение лица Лейлы сделалось задумчивым.

— Шахин — берберский шейх. Он близкий друг моего отца и уважаемый всеми человек.

— Вероятно, она спутала меня с кем-то еще, — проговорила Аллегра, принужденно рассмеявшись.

Она повернулась к художнице и еще раз поблагодарила ее. Потом улыбнулась Лейле:

— Было очень приятно познакомиться с вами.

— Взаимно, — ответила Лейла и охотно ответила на рукопожатие. — Возможно, нам не стоит расставаться так быстро. Как я вижу, вам нужен проводник. Я почту за честь, если вы позволите мне показать вам рынок.

— Очень любезно с вашей стороны, но я не могу просить вас об этом.

— Я сама предлагаю свои услуги. — В глазах Лейлы показались озорные огоньки. — Пока здесь сравнительно безопасно, я с удовольствием буду сопровождать вас.

Это предложение казалось заманчивым, и Аллегра посмотрела на Милли, ища у нее поддержки. Та нахмурилась и раздраженно фыркнула:

— Если вы хотите получить ответ на свой вопрос, то обращайтесь ко мне на языке, на котором говорит английская королева. Я и слова не понимаю по-французски, а вы на нем говорите с той минуты, как мы пришли сюда.

— Лейла предложила побыть нашим проводником на рынке. С ней еще два молодых человека, ее охрана, — сказала Аллегра.

Милли бросила настороженный взгляд на молодых людей — было понятно, что она чувствовала себя не слишком уверенно в незнакомой обстановке.

— Понятно. — Милли окинула Лейлу критическим взглядом. — Что ж, хорошо. Так и в самом деле спокойнее.

Милли проговорила это с таким обреченным видом, что Аллегра рассмеялась. Затем она снова повернулась к Лейле: