Глеб вернул себе фамилию своего биологического отца, видного советского ученого, академика, члена партии и дворянина по происхождению. Отец ушел из семьи, когда Глебу было два года, и с тех пор ни с бывшей женой, ни с детьми ни разу не виделся и не разговаривал. Алиментов тоже не платил, а поскольку он был ужасным, мстительным человеком и обладал большой властью, мать Глеба боялась чего-либо требовать. Понятно, что чувствовал Глеб по поводу своего папаши и его фамилии; но что делать: если бы Глеб остался Воиновым, их с Мариной не расписали бы.

Эти двое были потрясающей парой. Все у них было «больше, чем жизнь», страсть, бурлившая в них, прорывалась наружу вспышками неземной любви, бешеными ссорами, неистовыми примирениями. Они оба как будто вышли из романов Достоевского. Я же любовалась обоими, но в особенности — Мариной.

Мне нравилось, как она опережает время, как живет на полной скорости. У нее была взрослая жизнь: страсти, любовь, секс, ревность, страдания, беременность и роды, материнство и ответственность, в то время как я жила по схеме: школа — учеба — дом — чтение — воспитанные хорошие мальчики — кино.

Своей рокерской униформой — черная кожа, джинсы, волосы дыбом — я производила довольно сильное впечатление на сограждан, но на сейшенах и тусовках так выглядели все. Это было как бобриковое пальто с меховым воротником и шляпа-пирожок для членов Политбюро, вяло машущих слабой рукой с трибуны Мавзолея.

Мне хотелось чего-то необычного, своего, индивидуального. У мамы были родственники во Франции. Заграничная родня была огромным преимуществом в советские времена, потому что иногда они присылали или привозили одежду: модные, стильные фирменные шмотки, каких и у Фарцовщиков нельзя было достать. Вещей за годы накопилось много, но некоторые представляли для меня особую ценность. Например, короткое, выше колен синее пальто с короткими же широкими рукавами и большими пуговицами — мама почему-то называла его «мантель», или шляпка с вуалью, присланная в незапамятные времена и долго пролежавшая практически нетронутой в очаровательной шляпной коробке.

Прикид с пальто и шляпкой я впервые опробовала, когда мы с Пален договорились пойти на концерт «Звуков Му». То, что мой вид выходит за рамки обычного даже и для меня, стало понятно, когда мама не захотела выпускать меня из дома. Она встала у входной двери и раскинула руки крестом, загораживая выход.

— Нет, не пущу. В таком виде тебя сразу заберут: или в отделение, или в Кащенко. Переодевайся.

Я посмотрела на себя в зеркало — все вроде бы неплохо и на своем месте: мантель с короткими рукавами и пелериной, узкие брюки и тяжелые черные ботинки на шнуровке; поверх гордо торчащего ирокеза шляпка с очаровательной вуалькой, опущенной на мои мотоциклетные очки. На синей груди пять Гагариных. Скромно и со вкусом.

— Недурственно, — с гордостью осмотрев себя, заключила я. — Что ты переживаешь, мама? Все же как всегда.

Надо заметить, что мама относилась к моему увлечению рок-н-роллом с завидным пониманием и юмором, полагая, что это просто очередная фаза моего развития. А над моими прикидами она всегда смеялась и часто предлагала идеи по улучшению. Так что ее теперешняя реакция была неким индикатором. Если мой вид так действует даже на нее, значит, другие просто выпадут в осадок.

Мы немного поспорили перед дверью, я согласилась снять то ли очки, то ли шляпку, и меня выпустили из клетки. Понятное дело, выйдя из подъезда, я вернула все в первозданный вид и двинулась на «стрелку» с Пален. Обычно мы назначали встречу в метро на Ногина и ждали друг друга, сидя на огромных полотерах, которыми в конце дня уборщики чистили полы. Чаще всего ждала я, Пален вечно опаздывала на полчаса-час, но в этот раз опоздала как раз я. Увидев меня во всем моем великолепии, Пален с криком раненой чайки ломанулась прочь, вниз по лестнице. Я, не поняв, в чем дело, рванула за ней. Так мы бежали некоторое время, периодически она оборачивалась, отмахивалась от меня — изыди, мол, сатана, — и продолжала удирать.

— Я с тобой не поеду! Не хочу, чтобы люди думали, что мы вместе! — сквозь зубы проговорила она, когда я наконец ее догнала. — Ты что, совсем спятила, так вырядилась? Ты похожа на сумасшедшую!

Так и поехали в разных вагонах. Чем ближе мы к станции назначения, тем больше набивалось в вагон странно прикинутого народа. На выходе из метро нас окружала целая толпа фриков, каждый из которых жаждал перещеголять других своим видом. И вот тут-то я уже оказалась героиней! Эти люди умели по достоинству оценить мою крутизну!

Поняв это, Пален резко прибилась ко мне и гордо оглядывала окружающих, приветствовавших меня свистом и аплодисментами. Кроме морального удовлетворения, костюмчик принес ощутимые дивиденды: билетов у нас не было, а пробиться «на дурочку», как в кино или консу, на роковых мероприятиях не получалось. Рок-н-ролльные охранники-качки — это вам не бабуськи-билетерши (кстати, тоже отнюдь не всегда божьи одуванчики). Помог Прикид. Один из организаторов концерта — или кем он там был на самом деле — заметил меня и сказал:

— Вот эту, крутую, в шляпке с вуалью — пропустить!

Толпа ответила стоном, все головы повернулись в мою сторону, мощная мускулистая рука одного из качков выдернула меня из людской гущи и перенесла в зал. Пален уцепилась за меня, так что технически он перенес нас обеих. Мы пробились к самой сцене. Наверное, опять-таки из-за шляпки меня пропускали вперед. Народ уже стоял на ушах.

— Петя! Петя! — как вой бурлаков на Волге.

На сцену вышел тот чувак в костюме, который меня пропустил.

— Ребята! Ребята! Сейчас начнется концерт группы «Звуки Му»! Но! У меня к вам просьба! Не уносите Петю со сцены!!!

— У-а-а!!! — ответила толпа.

— На прошлом концерте, в самом начале, Петю унесли со сцены! Полчаса потом не могли продолжить концерт…

— Рырр-р-р!!! — рычала толпа.

— Ладно! Хоть обувь с него не снимайте! Каждый раз приходится после концертов новые туфли покупать! — умолял мужик.

— Петя! Петя! — стонала толпа в изнеможении.

К окончанию концерта сцена была завалена ботинками, кроссовками и сапогами, которые пипл бросал из зала.

Именно этот костюм я выбрала для примирения с Громовым. Придя к ДК, где проходил фестиваль, я увидела толпу народа, которая бурлила у входа. Оказалось, что власти запретили концерт, и милиция никого не пускала внутрь. Громов и остальные организаторы вели переговоры с дирекцией, они то появлялись, то исчезали. Понять, что происходит, было нельзя. Через всю эту круговерть я никак не могла пробиться к нему и объясниться. В конце концов объявили, что сегодня концертов не будет, но завтра все может быть. Люди начали распадаться на отдельные тусовки и исчезать из поля зрения. Вокруг Громова образовалась компания человек из пятнадцати: питерцы, музыканты одной из панк-групп, чей сегодняшний концерт отменили, я, красивый фотограф Никита, который постоянно щелкал своей фотокамерой, несколько панков, которых никто не знал, но и не прогонял. Всей толпой, под предводительством Громова, мы двинулись в непонятном направлении. По дороге зашли в винный магазин, сбросились у кого сколько было и купили бухла. Много. Погрузили бутылки в авоськи и пошли искать место, где можно было расслабиться и культурно отдохнуть.