Подобные противоречия явно указывают на множество мифологических пластов. Оракулы, вероятно, имели решающее значение для «верхушки» спартиатов, и их оглашение в народном собрании означало не только волю богов, но и волю спартанской аристократии. Население Спарты (по преимуществу ахейское и микенское) больше доверялись тем знамениям, которые видели в природе или при жертвоприношениях. Коренное микенское население поклонялось Артемиде Орфии, а пришедшее позднее ахейское – чтило, прежде всего, Зевса и Афину, а также героев Троянской войны. Спартиаты-дорийцы бесспорным главой своего пантеона считали Аполлона, а из героев чтили тех, кого помнили по войнам своего времени.

Сочетание глубокой религиозности спартанцев с разделением их по разным культам создало противоречие в античных источниках: с одной стороны фиксируется спартанское религиозное благочестие, с другой – возмутительное бесстыдство при использовании царями религиозных культов. Разрешить это противоречие можно лишь при понимании, что мы имеем дело не с единым народом, не с единой властью, не с единым культом.

Единым государством Спарта оставалась лишь благодаря культу героев и солдатскому коллективизму с высоким социальным статусом воина. Царская власть не была священной (царей могли судить, налагать штрафы, изгонять и даже казнить), культы у разных этнических и социальных групп были разные, за пределами Спарты у представителей различных «партий» (например, проафинской и антиафинской, антиперсидской и проперсидской) во власти были конфликтующие агенты. Этот конфликт переносился на оценки действий Спарты в целом.

Плутарх сообщает, что Ликург покончил с суевериями, которыми были окружены похороны. Он разрешил хоронить в черте города и вблизи святилищ, и постановил не считать ничего, связанного с похоронами, скверной. Было также запрещено класть с покойником какое-либо имущество. Разрешено было лишь заворачивать его в листья сливы и пурпурное покрывало. Все спартанцы уравнивались и после смерти. Также Ликург запретил надписи на могильных памятниках, за исключением тех, которые были воздвигнуты погибшим на войне.

Жесты погребальных ритуалов: этрусская фреска, спартанская плакетка.

Запрет, будто бы введенный Ликургом на плач и рыдания при похоронах, отчасти опровергается данными Геродота, который описывал похороны спартанского царя: «Много тысяч периеков, илотов и спартанцев вместе с женщинами собирается [на погребение]. Они яростно бьют себя в лоб, поднимают громкие вопли и при этом причитают, что покойный царь был самым лучшим из царей».

В этом описании имеется подчеркнутое Геродотом своеобразие – «яростно бьют себя в лоб». Изобразительную иллюстрацию подобного рода мы можем видеть в этрусском захоронении. Строки Геродота расшифровывают неясный жест на одной из этрусских фресок.

Сближает спартанцев и этрусков многое. Например, большая любовь к музыке флейты. Если о спартанской приверженности флейте мы знаем только из письменных источников, то этруски дают наглядные примеры в своих погребальных изображениях.

Если почитание умерших или погибших царей не предполагало применение ограничений введенных Ликургом, то обычные похороны, вероятно, были лишены избыточного трагизма. Возможно, этот факт отражен в радостных этрусских росписях, где трагический жест прощания и памяти (вытянутая рука – жест расставания, приложенная ко лбу – жест памяти) сопровождается картинами плясок и пиршеств.

Ликургова реформа погребального обряда означала некий очень глубокий кризис. Введение подобной реформы указывает, что Спарта в какой-то момент находилась между жизнью и смертью. Можно лишь предполагать, что позволило провести столь глубокие преобразования священного ритуала.

Если судить по ритуалу похорон, то речь шла, вероятно, о массовой гибели, возможно – эпидемии. Спартанское общество разорялось, исполняя дорогостоящий обряд. Поэтому снятие обязанности снабжать умершего всем необходимым в загробном мире должно было восприниматься как облегчение. Прежнее убеждение в том, что труп связан со скверной, также свидетельствует в пользу эпидемии. Лишь по завершении эпидемии можно было призвать отказаться от суеверия.

Возможно, архаический обряд погребения сохранялся только для царей, а гражданам был запрещен, поскольку требовал накопления богатства семьей спартиата, чтобы в случае гибели близких, их можно было бы достойно проводить в последний путь.

Другая возможная гипотеза смены ритуала – частичная реставрация прежних обычаев, более простых в сравнении с дорийскими, во многом схожих с персидскими (на что указывает Геродот, отмечая эту особенность спартанцев в Греческом мире). Впрочем, гипотезы непротиворечивы: эпидемия или какая-то природная катастрофа могла привести к политическом переделу, перераспределению власти и символическому закреплению этого события при восстановлении в правах старых ахейских ритуалов.

Введенная Ликургом ксеноласия – изгнание иноземцев – наверняка была связана с подозрениями не столько в шпионаже, сколько в занесении все той же скверны – либо эпидемии, либо политической измены. Предположение, что иноземцы оскверняют святилища спартанцев, вполне могли быть связаны и с прагматическими подозрениями о том, что они являются носителями страшных заболеваний или же осведомителями врагов.

Верования спартанцев античным историкам представляются простыми и даже примитивными. Плутарх пишет, что в молитвах они просят достойно вознаградить благородных людей и больше ничего. Иногда к этому присоединятся просьба даровать силы переносить несправедливость. И это доказывает, что спартанское общество не столь уравнивало спартиатов в правах, чтобы считать проблему справедливости исчерпанной.

Сообщение в «справке» «Древние обычаи спартанцев» скупо говорит о спартанских богах. Указывается, что они почитают Афродиту вооруженную и вообще всех богов и богинь изображают с копьем в руке, ибо считают, что всем им присуща воинская доблесть. Тем не менее, до нас не дошли подобные изображения. Мы можем наверняка сказать, что у спартанцев имелась верховная богиня, именуемая условно Артемида Орфия, а также мужское божество, условно названное Аполлоном. В первом случае мы имеем ряд изображений, где нет никакого копья. Во втором случае есть описание Павсания колоссальной статуи с копьем и луком в руках.

Когда Плутарх пересказывал Большую Ретру и приписывал Лукургу повеление создать святилища Зевса Силания и Афины Силании, скорее всего, он имел в виду реабилитацию ахейских богов. Ведь священный договор (Ретра) был «санкционирован» Аполлоном Дельфийским, а вовсе не Зевсом и Афиной. Не случайно у спартанцев понятие закона (ретра) связано с дорийским наречием, а понятие древнего обычая (ретма) озвучивается ахейским наречием. Это отличие позволяет верно осмыслить эпитафию на обелиске, поставленном спартанцами в Фермопилах: «Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне // Что, их обеты блюдя, здесь мы костьми полегли». В данном случае употреблен ахейский термин «ретма», что также подчеркивает ахейское происхождение царя Леонида, приведшего для защиты Фермопил 300 спартиатов и несколько сот периеков. Заметим, что Спарта медлила с вводом в действие всей своей армии только потому, что дорийцы не могли прервать священный праздник Аполлона Карнейского.