По дороге девушка уяснила еще одну заповедь местного населения: место женщины — под рукой мужчины, на ней срывают злость. Торгаши расшаркивались друг с другом при встрече, женщины тенями следовали за широкими и не очень спинами. Аня незаметно для себя поддалась общему настрою и теперь разглядывала ползущий мимо город из-под насупленных бровей.

Камни, стены, прилавки, балдахины, закрытые окна, приоткрытые двери, шумные мужчины, грустные взгляды, удары хлыста и плач детей, грохот колес и монотонный шум прибоя, запах свежей и не очень рыбы, горящего угля и виноградных лоз.

«Сумасшедший коктейль!» — подумалось девушке.

Повозка остановилась перед огромными деревянными дверями в обычной для этих мест каменной стене. Шум улицы долетал до преграды, ударялся о серое безразличие и эхом отлетал в никуда. Казалось, за дверями — пустота, вакуум, поглощающий саму жизнь. Девушку грубо сдернули с повозки и поставили на ощетинившуюся колючими камешками дорогу.

Ворота и то, что скрывала преграда, Ане не понравились: гнетущая неизвестностью тишина, серые камни, хранящие секреты веков, потемневшее дерево, закованное в железо, — все вместе вызывало жгучее желание бежать куда глаза глядят не разбирая дороги.

— Что там? — шепотом спросила Аня.

Ответом ей были кривая ухмылка и беззвучное движение открывающихся дверей — дорога в темноту.

Зайти в прохладу с палящего солнца, вздохнуть с облегчением и тут же разочароваться: высокая стена и массивные ворота скрывали невольничий рынок. Причем рынок исключительно женский: рабыни, невольницы, служанки, танцовщицы, певицы, гейши… Аня впала в столбняк — только не рабство…

Поначалу глаза бегали в поисках знакомых лиц, но нарывались лишь на выражения несчастья, отчаяния и безнадеги. Устав от почти осязаемого горя, будущая рабыня опустила глаза и покорно продвигалась через людские ряды: откуда-то доносились визги, звуки пощечин, музыка и выкрики, гомон торговли и звон монет. Аня не смотрела, она слушала — искала знакомую речь.

Очередной толчок чуть не сбил несчастную с ног. Девушка подняла глаза — вокруг были только злобные мужские лица, изуродованные шрамами и оспинами, и девичьи босые ноги, выглядывающие из-под длинных серых балахонов.

Аню передали в чужие руки, сопроводив действие коротким каркающим изречением, и поставили в ряд с остальными. Неприятного вида тип, находившийся в двух шагах от девушки, осматривал потупившую взгляд блондинку. Откуда-то заползла злорадная мысль — вот бы Соль на ее место. Как только жирные пальцы коснулись бледной кожи, блондинка вскрикнула и разразилась проклятиями на своем поющем наречии, за что молниеносно получила удар под дых и свернулась калачиком. Довольный произведенным на зрителей впечатлением, работорговец подождал некоторое время, силой заставил девушку разогнуться и снова стал ощупывать несчастную.

Через пять минут противный тип дошел до Ани. Состояние отрешенности все не отпускало, брюнетка просто стояла и молча переносила издевательства над собственным «я». Обнаружив довольно короткие для женщины волосы, торговец живым товаром повернулся к продавцу и что-то рявкнул, заставив того лишь развести руками. Затем проверил уши, удивленно поднял мохнатые брови, когда обнаружил идеальные зубы.

Аня молчала, смотрела в одну точку прямо перед собой расфокусированным взглядом. Организм же отреагировал на следующие действия работорговца самостоятельно. Когда толстые пальцы попытались прощупать сквозь грубую ткань девичью грудь, Аня чихнула — громко, смачно, брызнув слюной прямо толстяку в лицо.

Урод отпрянул от неожиданности, оступился и громадной тушей стал заваливаться на толпу стервятников. Отреагировать никто не успел — толстяк завалил полдесятка людей. Поднялся переполох, крики и ругательства на различных наречиях заполнили воздух, превратив небольшой пятачок в гудящий улей. Кто-то ржал, кто-то ругался, кто-то выл под тяжестью упавшего гиганта. Блондинка, недавно получившая под дых, ухмылялась, считая, что кара небесная настигла негодяя.

А кара действительно настигла, потому что подняться работорговец уже не смог: то ли потянул что-то, то ли поломал, но каждое лишнее движение дарило ему приступ дикой боли, отчего толстопуз громко орал и почти что плакал.

«Ну и хорошо, а то получила бы, как та блондинка».

Толстяка унесли на носилках, но торги никто не отменял. Через час позорного стояния и непрерывного вслушивания в каркающие голоса Аню купили. Задешево, судя по выражению лица недавнего конвоира и спасителя по совместительству.

— Джаргин мивальгр, — пробасил высоченный зеленокожий некто, отдаленно смахивающий на Аниного старого знакомца из леса у склепа.

Девушка лишь отрицательно покачала головой.

— Эсрет? — вопросил этот некто.

Аня вновь отрицательно покачала головой. Незнакомец зарычал, грубо дернул за веревку, которая связывала руки девушки, и потащил добычу за собой, к выходу.

Далеко идти не пришлось: пыльные мостовые обжигали пятки ровно столько, сколько Ане потребовалось времени, чтобы посчитать до ста. В то время как сознание продолжало пребывать в странном состоянии постороннего — свидетеля, наблюдающего или зрителя, тело девушки реагировало на постоянные раздражители: жару, боль, неудобство, реагировало адекватно, защищая и подстраиваясь под обстоятельства. Зрение фиксировало передвижение по улицам, слух различал незнакомый говор и привычные бытовые звуки, обоняние вычленяло запахи моря и виноградных лоз, босые ноги ступали осторожно, практически нащупывая безопасные места.

Пленница еле поспевала за грозным хозяином, регулярно дергавшим за веревку и подгонявшим девушку. Казалось, вот-вот наступит момент, и ноги подкосятся, разум сдаст позиции, и физическая оболочка погибнет от жары и гнева конвоира. Но нет, тело снова включало тумблер второго дыхания, и Аня брела в полуобморочном состоянии вслед за широкой спиной.

Дорога закончилась у низкой дверцы в каменной стене.

«Как в Керколди», — выдало сознание ассоциацию, на мгновение возвратившись в реальный мир.

Да только до Керколди было слишком далеко. А дверца… Таких, как эта или та, в белокаменном замке тысячи, и они все похожи друг на друга.

Первым вошел конвоир и потянул пленницу за собой. Аню накрыли темнота и могильная прохлада. Вот тут разум и сдался окончательно, выключив сознание девушки.

Не успела бы Земная досчитать до ста, если бы была при светлой памяти, — по щекам нещадно хлестали мозолистой ладонью.

— Кргохнья! Джалавага! — кричал кривозубый монстр, склонившись над несчастной.

От очередной оплеухи Аня успела закрыться все еще связанными руками. Щеки горели адским огнем, перед глазами черти устраивали светопляски: разноцветные круги вырастали один из другого, переливались, словно вода над чашей фонтана.

Девушку в очередной раз вздернули, кажется, как-то обозвали и, взвалив на плечо, вынесли на свет. Уши наотрез отказывались служить хозяйке. Непрекращающийся звон в ушах заглушал любые звуки, которые могли бы принадлежать окружающему миру.