года», в которой опять-таки акцентировалось высказывавшееся еще Еленевым утверждение, будто ведомство статс-секретаря Финляндии намеренно ввело в заблуждение военного министра Милютина, скрыв от него в 1878 году конституционный характер некоторых параграфов, и благодаря этому «мошенничеству» получило монаршее одобрение закона. Как указывает в своем исследовании Иммонен, это утверждение Еленева-Бородкина-Куропаткина не соответствует действительности. В докладе Куропаткин подчеркивал, что параграфы нового законопроекта по возможности глубоко унифицированы с соответствующим законом империи. Так стремились уже на данной стадии облегчить продвижение к окончательной цели, которой, согласно военному министру, являлся «единый для всего государства закон о воинской обязанности».

В вопросе о компенсации воинской повинности Куропаткин, следуя рекомендации комитета Дандевилля, отклонился от одобренной в 1893 году линии. Взимание денег с финляндцев вместо натуральной воинской повинности признавалось недостаточным, но в то же время не следовало увеличивать численность чисто финляндских частей. Тех военнообязанных, которых не поглощали финляндские части, следовало включать в русские части в Финляндии или в губерниях, входящих в Петербургский военный округ. Проясняя в докладе роль военного вопроса в далеко простирающихся целях, Куропаткин продолжал: «Мера эта послужила бы началом для действительного объединения с Империей, так как отбывание финнами воинской повинности в рядах русских войск может сблизить оба народа и облегчит изучение финнами русского языка, совершенно теперь незнакомого им, а главное воспитать их в духе единой русской армии. Насущные государственные интересы обороны и безопасности со стороны Финляндии требуют, чтобы эта близкая к столице окраина скорее и более других слилась с Империей», разница в армиях частично подкрепляла «пагубную теорию о собственной государственности Великого княжества». Согласно мнениям, высказанным уже в «Исторической записке» Дандевилля и Бородкина, Куропаткин считал наперед ясным, что сейм Финляндии не одобрит новый закон о воинской повинности. Поэтому дело следовало вывести из-под правомочий сейма. Невозможно было согласиться с тем, чтобы местное сословное собрание выносило решение по делам, касающимся военных вопросов и обороны границ Империи и относящихся к компетенции высших общегосударственных инстанций. Вопросам такого порядка следовало проходить через Государственный совет до представления их на окончательное рассмотрение единственному держателю власти в империи, самодержавному монарху. Куропаткин дергал за верную ниточку, подчеркивая одобренные еще императором Александром III в 1891 году основные принципы реформы, после чего ни сенату Финляндии, ни сейму больше не было позволительно их касаться. Следует отметить, что Куропаткин в этой связи оставил совершенно без упоминания те аргументы, с помощью которых генерал-губернатор Гейден сумел в 1893 году добиться того, что дело было отложено в долгий ящик. Обращая особое внимание на решение, вынесенное отцом в 1891 году, Николай II 6 (18) июня 1898 года начертал на представлении Куропаткина: «Согласен на приведение всего предположенного в исполнение».

При подготовке «Доклада об Уставе о воинской повинности» в Главном штабе в 1898 году вопрос о проблемах практического осуществления всего предприятия сделался еще более актуальным. Успех в этом зависел во многом также и от выбора лица, которому предстояло занять пост генерал-губернатора Финляндии. Одним из кандидатов назывался еще в 1897 году генерал от инфантерии Н.И.Бобриков, и в этой ситуации его кандидатура, естественно, приобрела вес. Он, как никто иной, был знаком по долгу службы с общегосударственными военными проблемами на северо-западном направлении еще с 1870-х годов. Не было сомнений и в административных способностях, усердии и русско-националистическом образе мыслей Бобрикова. Общие представления о нем дополнялись соображениями, что у него имеется и опыт борьбы с революционерами. Боровшийся против влияния Великих князей Куропаткин видел в перемещении Бобрикова несомненный способ укрепить свои позиции, лишив Владимира Александровича его «тайного советника».

Пост генерал-губернатора Финляндии не очень-то интересовал Бобрикова, хотя и был рангом выше должности начальника штаба гвардии и Петербургского военного округа. К тому времени почти 60-летний, делавший всю жизнь военную карьеру Бобриков провел уже более двадцати лет в одной из блестящих европейских столиц — Петербурге, создав себе прочное и влиятельное положение. Поэтому отбытие в провинцию, пусть даже и с повышением, не открывало особо привлекательных горизонтов. Работа предстояла бы трудная, к тому же генерал, привыкший командовать сам, не желал работать будучи как бы в подчинении у министра статс-секретаря Финляндии. Бородкин в своей книге показывает, что Бобриков принялся вникать поглубже в «Финляндский вопрос» из чувства долга, которое «для человека в его возрасте и с его положением» было действительно редкостно сильным. Николай II принял Бобрикова 29 мая (10 июня) 1898 года, и при этом никакой готовой программы действий в Финляндии не предлагалось. Бобриков хотя и выразил принципиальное согласие служить государю где угодно, однако же намекнул при этом о своей надежде, чтобы его не назначали в Финляндию, «принимая особо во внимания царящие там всяческие неурядицы».

За несколько недель до этого, 2 (14) апреля хельсинкский корреспондент газеты «Московские ведомости» П.И.Мессарош писал главному редактору этой газеты Вадиму Грингмуту, что получил через третьи руки рекомендацию войти в контакт с генералом Бобриковым, который и позвал его для беседы. Во время беседы Бобриков рассказал Мессарошу, что не добивался должности генерал-губернатора Финляндии и при этом подчиненности статс-секретарю Финляндии. Он бы с удовольствием сам стал этим статс-секретарем и тогда смог бы начать осуществление мер по упразднению особой денежной системы в Финляндии, переводу всех финляндских учреждений и ведомств на русский язык, а также по упразднению особого Финляндского военного округа с включением Финляндии в Петербургский военный округ. В заключение Бобриков заметил, что пресса окажет ему услугу, начав агитацию за то, чтобы право занятия должности статс-секретаря предоставлялось российскому гражданину.

Не теряя времени, Мессарош написал касающуюся должности статс-секретаря статью, рукопись которой представил Бобрикову на проверку. Если в своей опубликованной ранее книге Мессарош требовал упразднения всего ведомства министра статс-секретаря, то теперь он рекомендовал сохранить его, при условии, что оно будет возглавляться человеком русским. Через несколько дней Грингмут опубликовал статью.

Идя навстречу пожеланию Бобрикова, Мессарош также выдвинул на обсуждение вопрос об упразднении Финляндского военного округа.

После разговора с императором, состоявшегося 25-то мая (10 июня), Бобриков все же начал подавать признаки согласия отправиться в Финляндию. Утверждение законопроекта о воинской повинности и проведение иных реформ требовало присутствия на месте, заниматься всеми этими делами, сидя в Петербурге, оказалось бы практически слишком сложно. Изменению настроения Бобрикова мог способствовать его многолетний друг и товарищ по работе Михаил Бородкин — «душа военной реформы». Погорельскин считает вполне возможным, что именно Бородкину удалось в конце концов добиться согласия Бобрикова отправиться в Хельсинки.

1 (13) июня 1898 года Мессарош сообщил Грингмуту: «Отставка статс-секретаря Дена — вещь решенная; его дни сочтены. Вчера я был у Бобрикова,