— Ты несколько раз меняла имя.

— Да, но даже теперь есть кто-то, кто помнит и не прощает. Иногда меня... навещали. Каждый раз я уезжала на новое место. Я зачеркнула свое прошлое. Здесь у меня новая жизнь.

— Чего же ты хотела от Мартреля?

Жестом отчаяния она передернула плечами:

— Я знала, что ему предстоит, и не хотела, чтобы он был один. Иногда мне даже казалось, что он сделал это из-за меня. Я чувствовала ответственность. Хотела удостовериться. Но это не могло быть из-за меня. Я уже сказала, что после Игр мы даже не переписывались. Для него это было бы опасно. Сейчас так трудно говорить об этом.

— А теперь из-за него в опасности ты.

— Почему?

— Твои бывшие сограждане надеются добраться до него через тебя. Если они тебя поймают, то смогут шантажировать Мартреля, и он не станет говорить с нашими людьми. Они даже смогут сделать так, чтобы он вернулся. На его жизнь уже покушались.

— Но он...

— Жив, находится под наблюдением в больнице. Поправится, но они не остановятся на этом.

— Но тогда я должна его видеть! Пойми, должна!

— Позже, в свое время. Теперь ты так же важна, как и он! Пока я не свяжусь с Мартрелем, ты просто пересидишь в укрытии. Если он узнает, что ты в безопасности, то заговорит, и, как только сделает это, его цена для Советов сведется к нулю, он перестанет быть мишенью, обретет возможность жить в безопасности.

— Мартрель говорил, что собирается преподавать.

— Это его дело. Так поступали и другие, он тоже может использовать этот вариант. Тебе ведь известно, как они поступают: держат человека на крючке, пока это в их силах, но, когда он утрачивает для них ценность, предпочитают оставить в покое. Мы и стараемся этого добиться. А сейчас он не должен молчать.

Соня вдруг вскочила, все ее стройное тело напряглось.

— Там что-то, должно быть, происходит...

Я махнул рукой, и она сразу замолкла.

За дверью послышался какой-то звук, отозвавшийся во мне сигналом опасности.

Я показал Соне на угол, заставил сесть на пол и, когда она свернулась клубком, на цыпочках подошел к выключателю и повернул его. Потом выхватил пистолет и стал смотреть на щель под дверью Пол под ней не был освещен, очевидно, они выключили свет в коридоре. Кругом был полный мрак.

Я заметил приемник на столе, взял его и, найдя легкую мелодию, усилил звук до такой степени, что он заглушал все наши движения, Если компания в коридоре не узнала меня, то они могли принять меня за любовника и подо ждать, пока я выйду, прежде чем врываться в комнату.

— Соня, — прошептал я.

— Да, — еле слышно отозвалась она.

— Мы полезем на крышу но пожарной лестнице. Ты сможешь?

— Как скажешь. Они хотят...

— Молчи. За мной.

Я вытянул руку, почувствовал ее пальцы и рывком поднял с пола. Музыка прекратилась, и мы замерли на месте.

Несколько секунд мы стояли неподвижно, пока диктор бормотал что-то неразборчивое. Потом снова возникла мелодия, и мы подошли к окну.

Задвижки были отлично смазаны, и мы бесшумно, подняв окно, выбрались на стальную площадку. Я указал наверх, Соня кивнула и потянулась к перекладине пожарной лестницы. Я прикрыл окно и стал подниматься следом. У меня над головой мелькали ее бедра; она двигалась с уверенной свободой профессионального атлета.

На третьем этаже я остановил ее:

— Дальше поднимайся одна, оставайся за трубой или за парапетом. Постарайся держаться в тени. Не поднимай голову и не двигайся, если не уверена, что это я.

— Да, Тайгер. — И она продолжила путь.

Окно рядом со мной было закрыто, но я достал из кармана рулончик, клейкой ленты и несколько раз крест-накрест наклеил ее на стекло, которое потом бесшумно разбил одним резким ударом кулака. Просунув руку в отверстие, отпер задвижку, поднял окно и влез внутрь.

Я зажег спичку, чтобы определить, где стоит мебель, дошел до двери и распахнул ее. Целых три минуты я стоял, прислушиваясь к звукам, доносящимся из здания. Но вот я различил чье-то дыхание. Минутой позже понял, что их двое.

Они стояли по обеим сторонам двери и стоять так долго явно не собирались.

Я достал книжечку спичек, чиркнул ею сразу и швырнул спички в их направлении. Это было похоже на удар. Двое сразу ослепли, наугад вскинули автоматы, но я уже знал, где они. Последнее, что парни видели в жизни, были еще две яркие вспышки пламени из дула моего сорок пятого, после чего их окутала вечная ночь.

Я схватил одного из них за шею, другого за грудь, и они упали на меня с тем глухим стуком мертвых тел, который я умею определять безошибочно. Дернулись раза два и затихли.

Я не стал ждать. Спустился на первый этаж к комнате Толстяка Джона, рывком включил свет в прихожей и, когда при этом желтоватом свете увидел, что дверь в комнату прикрыта, сразу все понял.

Хозяин, Толстяк Джон, уже никогда не будет радоваться чекам Мартина Грейди. Он лежал в луже собственной крови на полу с горлом, перерезанным от уха до уха.

На улице уже поднялся крик, а на той стороне я успел увидеть огни машины, рванувшейся прочь. Времени было немного. Я вернулся на площадку, обшарил карманы покойников в поисках документов и ничего не нашел. Быстро поднялся на крышу, окликнул:

— Соня... это я, Тайгер.

— Я здесь, — отозвалась она слева.

Я выступил вперед так, чтобы она меня увидела, и ударом ноги захлопнул чердачный люк.

Вой двух сирен приближался с противоположных концов улицы. Соня подошла ко мне, испуганная, дрожащая от страха. Я взял ее за руку, и мы перепрыгивали с крыши на крышу, пока не добрались до конца квартала, а там нашли пожарную лестницу и спустились на землю. На улице я взял ее под руку, и мы пошли прочь как ни в чем не бывало.

Мы отошли уже достаточно далеко, когда я подозвал такси, дал водителю адрес Эрни Бентли, попросил остановиться на углу и расплатился. Он вручал мне сдачу, когда по радио передали сообщение о трех убийствах в районе, который мы только что покинули.

Пока Эрни собирал сведения об убийстве, мы сидели в задней комнате лаборатории. Полиция никого не обнаружила, однако нож, которым располосовали глотку Толстяка, оказался в кармане одного из тех, кого я пристрелил. Никаких документов не обнаружили, так что предстояла обычная процедура установления личностей по отпечаткам пальцев. Несколько свидетелей видели, как темный седан последней модели уехал с места действия сразу после выстрелов, но никто, как водится, не запомнил номер.

Эрни первым делом заменил ствол у моего сорок пятого, так что я мог не опасаться баллистической экспертизы. Все, что у них было зафиксировано, устарело, так как последние баллистические снимки делались до того, как пистолетом пользовались. Эрни беспокоился насчет спичек, использованных мной, но я его заверил, что спички были самые обычные, их не отследишь. К тому же книжечка, скорее всего, полностью сгорела, никаких отпечатков пальцев не сохранилось.