Бедная Катя! Она не слышала того, что говорилось в то же время за её спиной этими юными шалопаями.

— Она божественно глупа, — величественно глупа ваша Катя! — шептал со смехом Дима на ушко Нетти.

— Послушай, сестра, мой Громобой, ей Богу же, умнее нашей молоденькой родственницы, a ведь, он только лошадь. A эта девица, вообрази, только и знает, что хохочет на всю ту ерунду, которую я напеваю ей в уши… — Нет, она великолепная дурочка, эта милая Katrinе! — вторил ему Валерьян Вадберский, обращаясь к Нетти.

— Но ты уж не очень, Валя… — с притворным беспокойством останавливала брата молодая женщина.

— Да, я и так не очень… но тсс! Вот она, легка на помине! Идет.

— M-lle Katrine, m-lle Katrine — хотите, я очищу вам грушу? — бросился он с видом непритворной любезности навстречу Кате.

— Грушу? Ха-ха-ха! — смеясь тем же неприличным смехом, лепетала та, — ах, нет, не надо груши, я не хочу груши. Я ничего не хочу… У меня болит голова. Вот если бы можно было выйти сейчас на крыльцо подышать свежим воздухом!.. Но этого нельзя! — заплетающимся языком произнесла бедная девочка.

— Voici une idée! (Вот идея!) Почему нельзя? Какой вздор!.. И не только на крыльцо, но и прокатиться можно… Хотите, я приведу мотор и мы все прокатимся, — предложил князек Валерьян, обращаясь ко всему кружку.

— Идея! Идея! Отлично, отлично, мы все поедем! — весело захлопали в ладоши обе барышни Завьяловы и Нетти.

— A как же Ия? Она будет недовольна! — непроизвольно сорвалось с губок Кати.

— Бэби, маленькая бэбичка какая, подумаешь, — засмеялась Нина Завьялова, — без спросу у сестры шагу ступить не смеет! Однако же, и держит вас в руках ваша Ия! Стыдитесь, m-lle Katrine, так слепо повиноваться сестре, которая немногим старше вас.

— Она заметно командует вами! — подтвердила вторая Завьялова, Ольга.

— Возмутительно, — вмешалась в разговор Нетти… — Ия до сих пор, вообразите, считает Катю ребенком, из личных соображений, конечно. Ведь, согласитесь, однако, mesdames, неприятно иметь около себя сестру, которая и моложе, и свежее, и красивее её. Ха, ха! A наша Иечка далеко не так глупа, чтобы не сознавать этого.

— Однако, mille diables, mesdames, едем мы кататься или нет? — повышая голос, нетерпеливо спросил Валерьян.

— Едем, едем! Только мы одни поедем, уговор лучше денег, больше не возьмем никого… A то пойдут охи, вздохи, ахи и причитанья, — возбужденным тоном говорила Нетти, — и даже André не возьмем. Мне надоели его вечные страхи: Нетти, ты простудишься, Неттичка, заболеешь, не ходи туда, не езди сюда! Боже, от тоски с ума сойти можно! Нет, уж я лучше предпочитаю остаться дома, нежели выносить все это.

— Разумеется, разумеется. Поездка без старших куда лучше! — вторил ей Пестольский, веселый арлекин.

— Чудесно, бесподобно, божественно! — пищали барышни Завьяловы.

— В таком случае, addio, исчезаю за мотором, — и на ходу срывая маску и привязанную косу китайца, князь Валерьян бросился через кухню и черный ход исполнять поручения расходившейся молодежи.

A получасом позднее мимо удивленной прислуги тем же путем, словно маленькая группа заговорщиков уже одетая в добытые Лушей из передней шубы и шинели молодежь со сдержанным смехом высыпала на заднее крыльцо.

* * *

Студеный морозный воздух сразу отрезвил Катю. Холодный крещенский вечер захватил ее. Зимний ветер щипал лицо, щеки, нос и проникал в горло овладевая её дыханием.

Автомобиль, раздобытый князем Валерьяном, несся стрелой по снежной дороге.

— Как хорошо, как чудесно! — то и дело восторгались барышни.

— Таинственное, романтическое похищение четырех граций! — смеясь, говорил Дима Николаев. — А, и вы, Екатерина Аркадьевна, любите кататься в автомобилях? — обратился он к Кате, сидевшей на коленях Нетти, поместившейся между сестрицами Завьяловыми.

Ложный стыд помешал сознаться девочке, что она никогда еще не ездила на моторе до сегодняшнего вечера, и Катя предпочла обойти молчанием этот вопрос.

— Куда же мы едем, однако? — поинтересовалась Нетти.

— Туда, туда! Прямо все, прямо, на край света, где он держится на одном из китов, — шутил Дима.

Его и без того маленькие глазки стали еще меньше и казались щелочками. Катя видела, что эти щелочки задорно и насмешливо поглядывали на нее… От Димы пахло вином, и вся его нетрезвая фигура внушала Кате гадливое отвращение.

— Какой противный! Пьет вино и говорит глупости, — произнесла мысленно девочка, стараясь не смотреть на Диму и других спутников, которые теперь казались ей не лучше подвыпившего Димы, и искренно наслаждаясь быстрой ездой.

Мимо мелькали молниями дома, фонари, улицы… Проехали тихую окраину, вылетели стрелой в более шумную часть города и снова помчались в тишину. Дух захватывало от быстрой езды в груди Кати. Голова прояснилась, перестала болеть. Но сама Катя вся притихла сразу, словно опустилась как-то. Теперь перед ней ясно предстала вся изнанка её ночного приключения.

Уехать, не спросясь у брата, y Ии, это что-нибудь да значило. Неприятное чувство сознания содеянной вины пробудилось в сердце девочки. Ей уже не хотелось слушать веселой болтовни соседей, не хотелось отвечать на их вопросы. И сама поездка в моторе не представляла уже больше никакого удовольствия. Её спутники, между тем, трещали без умолку. Говорили громко, спорили о чем-то…

— Боитесь, боитесь, mesdames, нечего и говорить, боитесь! — смеясь и заглушая всех своим громким голосом, кричал Пестольский.

— Нет, нет, вот глупости, волков бояться, в лес не ходить, — надрывались барышни Завьяловы, перекрикивая молоденького корвета.

— Да, мы в лес и не пойдем, мы поедем только на кладбище, — загоготал Дима Николаев, широко разевая рот.

Князь Валерьян, тоненький, юркий и вертлявый, склонился к лицу Кати.

— О чем задумались, очаровательные глазки? — спросил он сладеньким голоском.

От Валерьяна тоже пахло вином, и язык юноши плохо ему повиновался.

Кате стало еще противнее. Еще сильнее и настойчивее зашевелилось раскаяние в глубине души от присутствия всей этой пустой и пошлой компании. Со дна её поднималась муть от всех этих глупых разговоров, беспричинного смеха и ежеминутных на каждом ухабе взвизгиваний барышень.

В это время Пестольский рассказывал с увлечением о последних скачках, о каком-то «божественном» жеребце Снобе, который «схватил» всемирное Дерби, — но никто уже не слушал его. Заметно охмелевший Дима Николаев чуть ли не во весь голос кричал, стараясь обратить на себя внимание всей компании.

— Это будет очаровательно… Прелестно!..

— Все стремятся совершать, обыкновенно, поездки на Стрелку, на острова, в парки, a мы покатим на самый край Петербурга, на дальнее кладбище и посмотрим, что запоют наши храбрые барышни, очутившись в мало подходящей к ним компании мертвецов. Я вижу уж сейчас, как глаза Анастасии Юрьевны расширились от страха, ха, ха, ха! — заключил Дима свою речь самодовольным смехом.