сам метнулся на рискнувшего напасть подростка. Татарин хоть и был невысоким, но коренастым и сильным мужиком. Кондрата это не впечатлило. Ярость наделила его могучей силой, а голова ему никогда не отказывала. Он перехватил руку с клинком и швырнул нападавшего через бедро. Татарин растянулся на бетонном полу. Завладев оружием, Кондрат не раздумывая воткнул его в пах и резко потянул на себя, вспарывая живот. Татарин взвыл, откатился в угол, пытаясь зажать рукой рану. Кровь хлынула ручьем, кишки полезли наружу. Татарин хрипя попытался сесть, привалившись спиной к стене. Кондрат ему не мешал. Он спокойно сидел рядом до тех пор, пока убийца его семьи не истек кровью, и смотрел в полные ужаса глаза насильника. Лишь когда последний огонек потух в этих диких глазах, Кондрат встал и спокойно вышел на темный уже двор, забрав с собой нож, завернутый в тряпку. По дороге в сумерках он выкинул его в речку, подальше от моста, так чтобы не нашли. Нельзя было ему садиться в тюрьму, пока больше половины банды гуляло на свободе, включая главаря. А потом хоть трава не расти.

Четвертый труп нашли, когда он сдавал выпускные. Еле успел к экзамену с ночной поездки и старательно прятал за пазухой расквашенный кулак: очередного татарина он замесил в котлету на заднем дворе конезавода, у которого недавно объявился новый хозяин. Хотел и самого хозяина кончить, но тот был хитрый и ходил с большой охраной. Особенно после того, как стали находить его людей мертвыми. В тот раз хозяин вместе с охраной уехал раньше, а Кондрат, провожавший взглядом его «Волгу» из засады, впервые пожалел, что не обзавелся огнестрельным оружием. К хозяину так просто было не подобраться.

После четвертого трупа по станице поползли упорные слухи. И друзья на очередном тайном сборе стали намекать Кондрату, что надо притихнуть на время.

– Татары догадываются, что это твоих рук дело, – предупредил его друг Тарас, мать которого работала в конторе соседнего колхоза и случайно услышала разговор председателя по телефону, – того и гляди за тобой явятся. Да и милиция всполошилась. К дяде твоему постоянно заглядывают, скоро тебя допрашивать начнут. Участковый, конечно, мужик с пониманием, тормозит дело. Но четырех жмуриков просто так не спрячешь.

– В моей семье людей было больше, – зло заметил Кондратий, – и никого не стали искать.

– Да вроде ищут, – попытался возразить Тарас, – к хозяину этому и к председателю соседнего колхоза тоже следователи наведывались. Потрясли их немного. Да там люди с деньгами, откупились, видать, пока.

– Может, и ищут, – кивнул Кондратий, – а что толку? Сам же говоришь, все куплено.

– По-любому, Кондрат, – заявил Тарас, глядя ему прямо в глаза, – остановиться тебе надо. На годик уехать куда. Пусть все поуляжется. А потом…

– Вот и Харитон то же самое говорит, – кивнул уныло Кондрат, – намекает… да еще армия эта. Повестка пришла.

– Армия? – вскинулся Тарас. – А это вариант. Иди, сдавайся по-быстрому. И просись куда подальше. Отсидишься там пару лет. Про тебя тут все забудут. И менты, и татары. Вернешься и закончишь, что начал. А мы не выдадим, да следить будем до срока.

Всю ночь Кондратий думал и к рассвету принял решение. А наутро явился в военкомат, предъявил повестку и попросился в самый дальний регион нашей необъятной родины. А таких на карте СССР было немало.

Военком немного удивился, но посмотрел с пониманием и, усмехнувшись, спросил:

– Что, жениться не хочешь?

Кондрат молча смотрел на стол.

– Ладно, – кивнул военком, – есть одна команда, уходит раньше остальных. Готов послужить родине, говоришь? Тогда собирай пожитки, гуляй отвальную и через неделю в семь утра на сборном пункте. Поедешь в жаркие страны.

Кондрату было все равно куда, лишь бы побыстрее. Спустя неделю, выпив на прощанье с друзьями и обнявшись с дядей Харитоном, смотревшим на него с пониманием, он направился на сборный пункт. Харитон долго не отпускал его из дома, словно заранее знал, куда направят Кондрата.

– Служи, казак, – сказал он, прижимая сухими руками к груди коренастого племянника, – все веселее, чем здесь. И береги себя, один ты у меня остался.

Через несколько дней обритый почти наголо Кондратий оказался в Туркменистане. В мотострелковой дивизии пехотинцем. Пока проходил «Курс молодого бойца», бегал кроссы с автоматом и полной выкладке, садил из «калаша» по мишеням и кричал «Ура» в учебной атаке на полигоне, прошел целый год. Кондратий, втянувшись в службу, часто даже забывал о своем горе. Но стоило лишь получить небольшую передышку, как обожженные тела сестер, матери, братьев и отца вновь вставали перед глазами и требовали отмщения, болью отзываясь в омертвелом сердце.

Все это время его родная дивизия бурлила. В ней постоянно что-то менялось, проходило доукомплектование, прибывала солдатская молодежь, новые офицеры, количество БМП увеличилось настолько, что не успевали готовить механиков-водителей. Дураку было ясно, что скоро последует приказ.

Несмотря на всю секретность, каждый солдат этой мотострелковой дивизии ТуркВО знал о той мясорубке, что шла за недалекой границей с Демократической Республикой Афганистан, населенной, по слухам, отсталыми бедуинами. Однако эти бедуины, которых полагалось раздолбать за несколько месяцев всей мощью СССР, почему-то отказывались сдаваться быстро и без боя. Уже потянулись туда через ближайший аэродром самолеты с припасами, а обратно с «грузом-200». Быстрая операция затягивалась. А вскоре последовал и приказ, согласно которому младший сержант Зарубин, командир отделения, перешел на броне границу у населенного пункта под названием Кушка и оказался вместе со своим полком в окрестностях афганского города Герат.

Здесь он впервые узнал, что такое война. Их полк поначалу нес караульную службу у базы советских солдат, охраняя склады ГСМ, аэродром и сопровождая караваны. Но после активизации «духов», особенно в последние полгода службы, когда ему до дембеля оставалось всего несколько месяцев, мотострелков стали привлекать к налетам на укрепрайоны моджахедов. И тогда он впервые увидел, как воюет спецназ. На смерть своих товарищей, погибавших при обстрелах колонн бронетехники душманами, он уже насмотрелся. Успел и сам подстрелить из автомата нескольких духов. Но то была война позиционная, всем фронтом. Стенка на стенку, кто выживет, тот и победил. В большинстве случаев погибали мотострелки, поскольку хитрожопые афганцы уходили от прямого столкновения с нашей доблестной армией и долбили ее из засады гранатометами и крупнокалиберными пулеметами, подрывали БМП на минах. А, сделав свое дело, растворялись в горах. За полгода эти «необученные пастухи» выбили из строя половину всех машин в полку.

Спецназ же работал точечными ударами, сам уничтожая моджахедов сотнями из засады или нападая на укрепрайоны окопавшихся высоко в горах воинов ислама. Поддерживая спецназ броней и огнем,