И потом вновь король обнаружил свободных франков, трудившихся на церковной земле и добывавших скудный урожай ячменя. Несмотря на то что эти франки были рождены свободными людьми и имели право носить оружие, они избрали себе жребий пахать землю, выращивать урожай, кормить себя и уклоняться от более суровых обязанностей.

В этих людях он чувствовал угасание их древней тевтонской гордости; они предавались пьянству, неуклонно приближая тем самым свою смерть.

В час вечерней молитвы Карл спешился у придорожной церкви Сен-Реми, чтобы прочесть магнификат (величание Богородицы). Его спутники ожидали снаружи и прогуливались, разминая затекшие ноги и руки. Крыша провисала над темным алтарем, где шептались двое мужчин – по всей видимости, свободный землевладелец исповедовался дьякону, у которого ряса была натянута поверх охотничьих штанов. Пол был загажен испражнениями животных. Все это Арнульфинг воспринимал как само собой разумеющееся, но, произнося свою молитву, он слышал размеренный звон серебряных монет и считающий голос:

– …четыре, за девушку пастуха, пять, за взвешенное дважды сало, шесть, за эту маленькую шутку над слабоумным мальчиком… – Исповедовавшийся снизил голос до слабого шепота и резко закончил: – Клянусь святыми мощами Реми, у меня только семь пенсов.

Карлу пришло в голову, что слову свободного франка больше не верят, если он при этом не клянется известными святынями. Потом он понял, что этот каявшийся грешник платил свои деньги во искупление собственных грехов. Многие верили, что слова пророка Даниила «Искупайте свои грехи пожертвованиями» означают, что надо платить деньги.

Да и откуда их неповоротливым мозгам понять значение этих слов? Священники, которые должны их наставлять, зачастую не умели даже читать.

Прожив некоторое время во дворце в Павии и послушав мудрого Адриана, Карл осознал собственное невежество и пьянство своего народа, жившего в плетеных и мазаных хижинах и бревенчатых церквях. На какое-то мгновение при виде чудес просторных римских церквей у короля поднялось настроение, словно после глотка доброго вина. Он искренне поверил, что приобщился к чудодейственной силе. Но у себя на родине это чувство растаяло без следа. Он привез с собой святые реликвии. Но отличались ли они в этом диком лесу от других кусочков дерева в местных храмах? Могли ли они сотворить чудо среди франков?

Карл как раз размышлял над этим, когда встретился и побеседовал со Штурмом. Проезжая дорогой по правому берегу Рейна среди пограничных поселений, он обнаружил Штурма в еловом лесу. Тот рубил лапник для устройства засеки против отбившихся от стад зверей. Старый Штурм – ученик Бонифация и аббата Фульды в Саксонских холмах – по-прежнему путешествовал по стране пешком, как и в молодые годы, когда был миссионером. Даже узнав короля Карла, рослый аббат продолжал размахивать ножом и переплетать ветки. Не поблагодарив, он присел у костра, который развели спутники короля, и разделил с Карлом ужин, состоявший из мяса, хлеба и меда. Без комментариев Штурм выслушал жалобы короля на праздность, обжорство и расстройство в умах среди франков. И когда Карл ожидал его ответа, старый аббат очнулся от своих размышлений и сказал странную вещь:

– Сын мой, отошли своих охотников, слуг и охрану. Посиди у огня и сотвори свою вечернюю молитву.

– Мою молитву?

– Твою.

Карл надеялся получить мудрый совет от повидавшего виды человека, который путешествовал по диким местам вместе с проповедником Бонифацием. Штурм начал строить свой монастырь, Фульду, срубая деревья на вершине холма, готовя место для останков Бонифация.

Серые глаза Штурма смотрели из-под густых седых бровей сквозь дым на звезды.

– Час вечерней молитвы близок. Повелитель франков, разве не похожи эти высокие деревья на колонны нефа храма Господня? Ощущаешь ли ты в этом месте страх?

Карл нетерпеливо потребовал:

– Говори яснее, святой отец! Зачем ты позвал меня молиться в этот час?

Шишковатые пальцы аббата сжались на кушаке, которым он был подпоясан. Затем он встал и возвысил свой сильный бесстрастный голос:

– Если твой народ погружается в пучину невежества и блуда, ответственность за это несут их священники. Если священники в стране франков теряют разум и волю, это происходит оттого, что им противостоит страшная сила. – Он наставил палец на Карла: – Эта сила – ты. Твое слово – закон. Все эти люди ждут от тебя только одобрительного кивка или гневного взгляда. Твоя власть – страшная власть. Ты не можешь ни разделить ее, ни отказаться от нее. Значит, ты должен молиться о том, чтобы правильно ею пользоваться. Мой повелитель, ты заставил меня высказать мои мысли.

После этого они преклонили колени на горе веток, и Карл обдумал все, что сказал Штурм. Ему было нелегко понять подобные вещи. Он подумал о последнем законном короле франков, Меровинге, неповоротливом, толстом, трясущемся по разбитой дороге в традиционной повозке. Карл увидел его снова детскими глазами. Последний король, кем, в свою очередь, может стать кто-нибудь из сыновей Карла. Безмозглое существо, которого оторвали от любимых кухонных горшков. Вот чего боялся Карл.

Старый Штурм наклонился, чтобы подбросить сучьев в костер. Пока он наблюдал за гигантом Карлом, в его серых глазах появилось странное выражение.

– Сын мой, не надейся изменить человеческую натуру за одну ночь. Как часто я крестил моих саксонских дикарей – а на следующее утро они приносили в жертву козу или даже быка, чтобы умилостивить своих старых лесных богов. И я радуюсь хотя бы тому, что они не проливают кровь человека.

Карл даже не подозревал, что священник на границе может быть таким терпимым. Когда Штурм готовился ко сну, он кивком показал на барьер из ветвей:

– Что касается животных, они уделяют больше внимания загородке вокруг костра, чем любой молитве.

Так старый Штурм советовал Карлу.

Хотя Карл и не мог разрешить свои страхи, Арнульфинг реагировал на них со свойственной ему энергией. Если ему необходимо учиться, даже в зрелом возрасте, он будет учиться. У своего нового наставника, Петра из Пизы, он старался научиться строить из набора бессмысленных слов ясные предложения. Старый лангобардский ученый читал ему мрачную поэму Вергилия, повествующую о падении Трои и о том, как Эней бежал из горящего города, унося с собой родовых богов.

– Что стало с его народом? – спросил Карл.

– Они были покорены. Для покоренного народа есть только одно средство уберечься, а именно – ни на что не надеяться.

Карла заинтересовал этот Эней, который за морем воспитал новый народ.

Иногда, когда боязнь собственной неспособности тяжело давила на Арнульфинга, он уезжал в леса без всякой дороги, направляясь в рощу, похожую на ту, в которой был Ирминсул, только меньше. Там в хижине жили несколько старых менестрелей, и Карл привозил им дары. Потом менестрели трогали струны арфы и воспевали героизм древних франков, когда те путешествовали по морю.

Такие древние сказания никогда не записывались Вергилием. Карл собирал их по крохам из памяти старых бардов. От них исходило сияние золотого века, когда сила была в руках героев, находившихся под защитой земных богов. В конце концов он вспоминал об Ирминсуле, которого он когда-то срубил.