Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Охотник осторожно извлек из кармана свернутую тряпицу, почти благоговейно развернул ее. Мы с волком мигом склонились над ней, едва не столкнувшись лбами. На клочке небеленого холста лежали десятки мелких невзрачных цветочков, остролистых и звездчатых.
– Вот и трава заветная, – с нежной улыбкой сказал охотник. – Дальше я не помощник – самой тебе придется без железной иглы мешочек зашивать.
Я только в затылке почесала. При всей моей любви к рукоделию, я слабо представляла, что можно сделать. С трудом выдернула из рукава длинную тонкую нитку и попыталась ею стянуть тряпицу в мешочек, но он все разваливался. Приходилось следить, чтобы мелкие цветы не разлетелись.
В очередной раз скрипнув зубами, я подобрала сосновую иглу пожестче. Охотник говорил лишь про железные иголки, про сосновые речи не было. Кое-как закрепив нить, я прошила тряпицу вдоль и поперек, чтобы она не расползалась в руках. Вышел кривой и косой шарик, размером не больше грецкого ореха. Толстую шерстяную нить я зубами выдрала из подола плаща, на нее и повесила мешочек с травой.
– Вот, даже неплохо вышло, – неуверенно произнесла я, на вытянутых руках самокритично разглядывая свое творение. – Охотник, посмотри! Ты нам сильно помо… ааиий!
Судорога скрутила правую руку, на пару секунд я вообще перестала ее чувствовать.
Впрочем, мою оплошность заметить он уже не мог – пока я возилась с амулетом для волка, охотник молча исчез, даже не попрощавшись.
Волк недоверчиво косился на амулет в моих руках, в глазах так и читалось: «Что, я должен буду это носить?!» Но человеком ему быть хотелось сильнее. Зверь покорно подошел ко мне и склонил голову, позволяя завязать шерстяной шнурок на загривке.
Чуда не произошло. Волк сел, неуверенно повел лопатками, но так и остался волком.
– То ли охотник обманщик, как и любая навья тварь, – принялась вслух размышлять я, пытаясь унять разочарование, – то ли я все испортила, криво сшила… Ладно, делать нечего, пошли дальше.
Волк согласно завилял хвостом.
Пересилив брезгливость и страх, я умылась и напилась из мелкого ручейка, счистила болотистую грязь. Волк терпеливо ждал в стороне от воды, когда мы двинемся дальше.
Тропка петляла и раздваивалась, на всех распутьях я выбирала направление по наитию, шла куда глаза глядят. Волк понуро бежал рядом. Это в сказках только одна дорога, иди по ней и иди, рано или поздно к замку Кощееву выйдешь да невесту свою назад отобьешь. Здесь же дорог было множество, и тропинок, и совсем незаметных стежек – поди угадай, которая в нужном направлении ведет да посреди чащи не обрывается.
Очень не хватало камня с подробной инструкцией: «налево пойдешь – богатство найдешь, направо пойдешь – коня потеряешь, прямо пойдешь – сестру пропавшую отыщешь». От такой подсказки я бы не отказалась! Ноги уже начали гудеть от усталости, руки, раз окоченевшие, уже не отогревались, а после ночевки на голой земле ныла спина. И это только второй день пути! Страшно представить, что дальше ждет.
Даже с волком я чувствовала себя бесконечно одинокой против огромного, обманчивого и опасного леса, словно встала, мелкая, незаметная, против непонятного и необъятного чудища. И оно наблюдало, то ли с ленцой, то ли с любопытством, как я сама лезу ему в пасть, насаживаюсь на когти-шипы, увязаю в нем, теряю чувство направления, теряю себя.
В тяжелом безветрии тоскливо поскрипывали ветви, шорохи и шепотки тянулись за мной следом или же звучали лишь в моем воображении. Среди редких сухих листьев я иногда замечала мелких птиц, блеклых, потрепанных. Только грудки алыми – окровавленными – пятнами мелькали в ветвях.
Сквозь ажурную крону деревьев пробился золотой закатный луч, больно ударил в глаза. Я остановилась, приглядываясь и прищуриваясь, прикрыла рукой лицо – мне снова почудилось, что впереди какой-то просвет и лес заканчивается.
– Как думаешь, волк, – обратилась я к спутнику, уже не находя сил молчать, – скоро мы выйдем из леса?
– Нет, – ответил мне ломкий хриплый голос. – Яга твер-р-рдила, что лес все Навье цар-р-рство занял, а ему все места мало.
Я медленно обернулась, боясь поверить своим глазам. На земле сидел вытянутый нескладный подросток, укутанный в одежду из серых волчьих шкур, капюшон-пасть скрывал его лицо. Волк… вернее, бывший волк неуверенно откинул капюшон, пригладил всклоченные жесткие волосы.
– Привет, – неразборчиво буркнул он.
8
Люди добрые, но недобрые
Вот уж не думала, что мой спутник окажется моложе меня самой! Широкоскулый, с узкими миндалевидными глазами, явно монгольского происхождения, юноша выглядел почти ребенком, хотя морщинка между бровями и придавала ему вид серьезный и угрюмый.
Несколько минут мы пристально разглядывали друг друга, немного недоверчиво, словно впервые столкнулись. Волк попытался подняться, но запутался в ногах и шлепнулся обратно на землю. Я присела рядом с ним, чтобы ему не приходилось задирать голову.
– Привет. – Я старательно изображала дружелюбие, словно заново пыталась приручить дикого зверя. Впрочем, лицемерить не приходилось – я действительно была рада тому, что мой спутник вернул себе тело. – Об имени тебя спрашивать смысла не имеет, верно?
– Верно, – с рычанием выговорил юноша. Язык его плохо слушался, часть звуков он проглатывал, словно забыл уже, как пользоваться человеческой речью.
– Долго же ты пробыл в звериной шкуре. – Я сочувственно покачала головой, наблюдая, как он пытается разобраться с непослушными конечностями.
– Долго. Вечность.
Он даже говорил отрывисто, еще до конца не вспомнив, каково это – быть человеком. Хотелось пожалеть его, обнять, погладить по волосам, но я только подала руку и помогла подняться. Волк держался неустойчиво, пошатываясь, пытался по-волчьи сгорбиться. Я понаблюдала за этим делом и вручила ему свой посох. Иначе, чуяла, далеко не уйдем.
Когда волк чуть освоился с человечьим телом и перестал спотыкаться на каждом шагу, я принялась его расспрашивать:
– Почему ты не превратился сразу? Амулет не сработал?
– Работает амулет. Он же только человечий дух скрывает. Я сам должен был шкуры сбросить, в человека вернуться. Но забыл уже, совсем зверем стал!
Волк потряс головой, словно пытаясь отогнать иное, звериное восприятие мира. Он сам еще толком не доверял амулету, постоянно прислушивался и принюхивался, забыв, что вместе с четырьмя лапами лишился и чуткого