от местных знахарок, она ничего не нашептывала над роженицей и не заставляла развешивать над ее кроватью талисманы. Это было большим новшеством для семейства…

«Дыши глубоко и тужься», — говорила она мягко и в то же время властно, предварительно убедившись, что шейка матки раскрылась на ширину трех пальцев. «Тужься же! Сильнее! Сильнее!» — строго прикрикнула она на изнеженную девушку, которая от ужаса, вызванного непривычными физическими страданиями, медлила выполнять ее указания.

«Я уже вижу темные волосики, — ободряла Ольга роженицу, — еще чуть-чуть, еще одно маленькое усилие, и ты — мать! Тужься!» Но ребенок все не рождался. Ольга продолжала говорить, все время следя за тем, чтобы колени девушки были широко раздвинуты. «Ну, деточка, ну еще совсем немного, последнее усилие! Вот он, вот он, все, уже, уже!»

Внезапно крики девушки смолкли, и в комнате раздался пронзительный плач новорожденного. Джихан перестала судорожно цепляться за края кровати и, как корабль после бури, в изнеможении отдыхала на забрызганных кровью простынях. На ее нежном лбу выступили капли пота. Глаза у нее были закрыты.

«Мальчик», — объявила Ольга, ловко удерживая крепкими пальцами овальное тельце. Потом перерезала скользкую извилистую пуповину и отнесла младенца в заранее приготовленную соломенную колыбельку. Сестра роженицы подложила под спину Джихан мягкие тряпки, чтобы они впитали в себя кровь.

«Иди, сообщи отцу, что у него родился сын, — сказала ей Ольга. — Эта минута — самая важная в жизни человека».

Роженица несколько минут лежала неподвижно с закрытыми глазами. Потом внезапно зарыдала — сказалось перенесенное напряжение. Плач перешел в едва слышное бормотание. Ольга вытерла ее лицо мягкой тряпочкой. «Все будет в порядке», — успокоила она Джихан, которая уселась вдруг на постели и устремила на Ольгу широко раскрытые глаза. Черты лица Джихан отличались необычайной нежностью. «Я хочу, чтобы моего сына звали Амар. Амар Рук — имя, подходящее для мужчины», — пробормотала она слабым голосом. Ольга провела рукой по черным волосам девушки и кивнула.

Велика была радость эфенди, когда он узнал о рождении сына. Он отправился на женскую половину дома, быстрыми шагами вошел в спальню, погладил жену по побледневшему лицу и поцеловал ее. Потом он обратился к Ольге и по-восточному цветисто поблагодарил ее за труд.

На следующий день Бутрус Рук попросил Ольгу назначить причитающуюся ей плату. Ольга попросила перенести этот разговор в приемную богача. Бутрус Рук никогда не разговаривал с женщинами в своей приемной, но из уважения к европейской акушерке решил сделать для нее исключение. Выслушав комплименты и похвалы Рука, Ольга предложила ему договориться обо всем с ее мужем. Она понимала, что таким образом приобретет уважение богача-араба, избавив его от непривычной и унизительной необходимости вести переговоры с женщиной. Была у нее, однако, и еще одна, более важная цель. Она хотела предоставить Иеѓошуа возможность познакомиться с эфенди.

Ольга едва дотащила до дома огромные корзины с подарками, восточными сладостями и сушеными фруктами. Она сообщила Иеѓошуа, что он скоро сможет встретиться с Бутрусом Руком. «С ним надо вести себя как можно почтительнее, это его слабое место, — предупредила она мужа, — если найти к нему правильный подход, то можно многого от него добиться. В хорошем настроении он бывает щедр и соглашается обсуждать даже щекотливые вопросы. А сейчас в его доме большая радость».

Для Иеѓошуа визит к Руку имел очень большое значение. Он хотел купить земли Дурана, принадлежавшие этому эфенди, и уже давно искал возможность встретиться с ним. Иеѓошуа был хорошо подготовлен к этой встрече. Он свободно говорил по-арабски и знал, как следует вести себя в обществе яффских богачей. Поэтому свое знакомство с Руком он начал с витиеватых приветствий, содержащих многочисленные комплименты и похвалы в адрес его новорожденного сына. В арабских семьях рождение мальчика-первенца было большим праздником и сильно укрепляло авторитет отца. Расхваливая младенца, Иеѓошуа рассчитывал расположить к себе Рука и облегчить переговоры.

«О отец Амара, — обратился Ханкин к счастливому родителю, — моя Ольга не хочет от тебя денег за свой труд».

Рук внимательно и удивленно посмотрел своими черными глазами на бородатого гостя. С лица у него не сходила счастливая улыбка.

«Что такое деньги, о отец Амара? — продолжал Ханкин. — Разве можно измерить деньгами такую радость, как рождение первородного сына?»

«Правду ты говоришь, Йешуа, пойдем посидим немного у меня в приемной. Обсудим, чем я смогу отблагодарить твою Ольгу. Вестницей большого счастья была она для нас, клянусь Спасителем, носящим одно с тобой имя. Никак я не могу взять в толк, почему у вас, евреев, такие же имена, как у наших святых: Йоханан, Матитьяху, Мириам, Йешуа… Но входи же, входи».

В приемной собеседники некоторое время обменивались любезностями, потягивая сладковатый лимонный напиток и угощаясь пирожными, принесенными темнокожим слугой. Как бы невзначай Рук упомянул о том, что в последнее время в Яффу прибывает все больше кораблей с еврейскими иммигрантами. Иеѓошуа промолчал, понимая, что хозяин стремится выведать у него планы сионистов. Наконец приступили к делу. Выслушав похвалы Рука, превозносившего ученость Ольги, Иеѓошуа попросил его продать земли Дурана ему, а не еврейским или арабским перекупщикам, желающим приобрести их для наживы. «Это будет лучшей наградой Ольге за все дни, проведенные ею с роженицей», — сказал он.

На лице эфенди изобразилось удивление, хотя он заранее все хорошо разузнал о занятиях Иеѓошуа. Знал он и о том, как отчаянно евреи нуждаются в земле, а также о честности своего собеседника и поэтому был готов к подобной просьбе. «Платой моей жене станет твое согласие продать мне земли Хирбет Дурана. Сколько ты за них хочешь?» Голос Иеѓошуа звучал спокойно и уверенно. Собеседник его продолжал изображать удивление. «Никогда еще, — заметил он, усмехнувшись, — женщина не просила у меня платы в виде земельных участков». Потом снова принялся расхваливать Ольгу.

Начался восточный торг, в котором один из участников заламывал огромную цену, не надеясь получить и половины, а другой доказывал, что земля никуда не годится, и обещал выплатить всю сумму целиком. Наконец согласие было достигнуто, и они пошли подписывать предварительный договор. Бутрус Рук собаку съел на таких делах и потому потребовал задаток. Денег у Иеѓошуа не было, и он собирался занять их у отца, торговавшего дамасскими и египетскими тканями. Конечно, он сильно рисковал: если бы сделка не состоялась и задаток пропал, отец понес бы большой ущерб. Тем не менее Иеѓошуа решил, что это единственный выход. К тому же в глубине души он был уверен, что сможет продать купленную землю одной из сионистских организаций.

Ольга, чтобы помочь Иеѓошуа, занялась практическими