Можете остаться?.. Приятных снов?..

Что-то идет не так. Я не мог избавиться от этого чувства. Все идеально, просто… не этого я ждал.

Конец записи.

* * *

РАФФЛЕЗИЯ АРНОЛЬДИ

Ты не ангел, но видел я твой свет неземной.

ЗАПИСЬ 7. Я перебрался в квартиру, которую снял. Поскольку режим дня слегка изменился, то проснулся я где-то часа в два, и они были дома. Хотя я давно был в курсе, что долго они не гуляют и всегда укладываются в рамки комендантского часа.

Калеб и Джиа (про себя я тоже называю ее так, хотя вслух не рискую) сдерживали слово — не мешали, хотя и не помогали. Вернее… не совсем так. Я сам себе не помогал. Поверить не могу — так много ждал от этого, и так тяжело к этому иду… Ладно, будем считать, у меня период адаптации, и я пытаюсь свыкнуться с враждебной обстановкой, хотя она такой и не кажется. Все это время они были со мной до омерзения вежливы, постоянно огибали острые углы и не реагировали на провокации; сначала это меня настораживало, а сейчас уже и раздражало.

— Так что вы хотите узнать о нас, Уильям? — Это было первое слово, которое Джиа произнесла за целый час, когда раскладывала пасьянс из трех колод, а я от нечего делать следил за ее движениями, как загипнотизированный. Калеб сидел рядом с ней, как живая статуя, и за этот час даже не пошевелился. Я был на все сто уверен, что это шоу для меня, и тихо злился, не зная, как расшевелить царство мертвых.

— Стандартный набор, — наконец подал признаки жизни и он. — Мифы и легенды?

— Не обольщайтесь, — сказал я, — вы мне неинтересны. Я и так знаю больше, чем хотел бы. Меня занимает кое-что другое.

— Что именно?

Джиа смешала карты и теперь смотрела на меня своими чудными глазами, а я терялся в догадках, понимает ли она, какое впечатление производит.

Дурак я. Конечно, понимает. Оба они понимают.

— Почему вы выглядите так, будто сейчас взлетите на белых крыльях и запоете.

Может, формулировка и неточная, но полностью передающая мое отношение.

— Считаете, мы должны выглядеть иначе? — спросил Калеб. — Как монстры?

— Какая разница, что я считаю.

— Есть разница. — Внезапно Джиа наклонилась ко мне. — Скажите мне, Уильям, а кто сделал красивым вас?

Такого вопроса я не ждал и даже забыл, кто здесь, собственно, задает вопросы.

— Вы ведь не урод и знаете это.

— Я не… То есть — ничего подобного. Ничего особенного.

— Уильям, ничего — оно и есть ничего. Ничего хорошего, ничего плохого, среднестатистическая серость. Вас серостью при всем желании не назовешь, но я вижу одиночные признаки заражения.

— Чем?

— Тем же, чем заражены 99 процентов людей, — отозвался Калеб с соседнего кресла. — Беспричинным приуменьшением собственных достоинств. «Какое красивое платье!» — «Да ему уже сто лет!» или «Да я купила его на распродаже!», даже если оно вас разорило. И в то же время: «Вы прекрасно выглядите!» — «Спасибо!», когда обе стороны прекрасно знают, что это неправда. Согласитесь, что в этом есть нечто… неестественное.

Странно, что они еще говорят о неестественности.

— Может, для вас. Для нас это нормальное проявление внимания.

— Явная ложь не может быть нормальным проявлением внимания. Какой смысл в комплиментах, если вы не можете определить, искренни они или нет. Вот вы, к примеру, — Калеб потянулся за пультом и сделал музыку тише. — Когда Джиа сказала, что вы красивы, она лишь констатировала факт. Она не хотела сделать вам приятное. Если бы вы были уродом, она сказала бы об этом так же прямо — и безо всякого желания обидеть. А вы даже не в состоянии отличить комплимент от констатации. Я могу подтвердить ее слова просто потому, что опровергать их нет смысла — это факт. Вы согласны?

Я очень хотел возразить, но ничего не мог придумать.

— Допустим.

Джиа кивнула.

— Тогда вернемся к вашему вопросу. Вы видите в этой комнате нечто красивое? — Я не успел и рот открыть, как она добавила: — Не спешите, не зацикливайтесь на содержании. Ваши отрицательные эмоции не позволят оценить все правильно. Только на форме. Итак, что вы видите красивого здесь?

— Картина, — сказал я медленно, чувствуя себя идущим по минному полю. И когда у меня отобрали управление? — Зеркало… вернее, рама. Цветок — и ваза тоже, та, серебряная. И вы… вы оба.

— Уже лучше, — в голосе Джиа слышалась едва заметная нотка одобрения. — Вы признаете этот факт, как и мы его признаем.

— Но это другое. Эти предметы всегда такими были. А вы — были такими раньше? То есть, я хочу понять, дает ли превращение совершенство.

Калеб усмехнулся и откинулся в кресле.

— Представьте себе, Уильям, что ваше зрение стало в десятки… нет, в сотни раз лучше. Каким вы увидите мир?

— Откуда мне знать.

— Подключите фантазию. Вы видите те детали, что раньше были недоступны. Мир становится совсем другим: обычное кажется красивым, красивое — прекрасным. Прекрасное — божественным. Это другая вселенная, и в то же время та же самая.

— Я так не думаю, — сказал я наконец. — Видеть детали разве не значит видеть все самые мелкие недостатки?

— Чудесно, что вы так сразу это поняли. Но не учли, что мы с вами сами из разных вселенных, и ваше суперзрение, даже если оно не будет ни в чем уступать нашему, отличается от него именно восприятием увиденного. Мы видим одно и то же по-разному, и это естественно.

Они умело пасовали разговор друг другу, как титаны НБА, — закрой глаза, и покажется, что говоришь с одним. Из этих теоретических дебрей надо еще уметь вылезти, и желательно с честью. Ну, или как получится.

— Но я же воспринимаю вашу красоту.

— И свою, как выяснилось. А теперь ответьте, неужели вам это неприятно?

— Вы все перекрутили.

— Нет, подождите. — Джиа склонила голову к плечу, не отводя от меня глаз. — Разве не естественно желать видеть красоту очень долгое время? Тем более, что теперь она кажется во много раз совершеннее. Вы украшаете дома красивыми вещами, чтобы они были с вами до конца жизни, окружаете себя красивыми людьми, потому что они создают впечатление благополучия и комфорта. Ваша девушка, Уильям, она ведь красивая?

Я даже не ответил.

— Конечно, она красивая, — ответил за меня Калеб. — Как и все ваши друзья наверняка. И это был не специальный отбор, все произошло интуитивно, так что ответ на ваш вопрос вы знали с самого начала. Мы же выбираем лучшее для себя, как и вы, просто на более длительное время.

— А вам не кажется, что это несправедливо — забирать у нас то, чего и так немного?