— Эх! — поддакнул Рикар, старательно очищая с рук рыбью чешую.

— Понятно, — согласно кивнул я. — С удовольствием принимаю приглашение, друг Койн. Похоже, можно трогаться в обратный путь — я уже увидел все, что хотел.

— Господин, позвольте на ночь здесь остаться, — неожиданно попросил Тезка. — Работы у меня нет — ни охоты, ни плодов с кореньями больше не заготавливаем. А завтра я вместе с новым уловом поднимусь. А?

— Можно… А зачем? — удивленно спросил я.

— Так ночью самый клев будет!

— Тезка, мы не с удочками рыбачим, а с сетью, — постарался я образумить хозяйственника. — Какой клев? Закинул сеть в глубокое место, а затем знай только рыбу в корзины собирай.

— Дык ночью можно и с удочкой побаловаться! — пояснил Тезка. — Возьму с собой друга Койна, Тиксу, да пару фляжек с настойкой… Костерок разведем, рыбки пожарим на прутьях… Посидим, побеседуем, поближе друг дружку узнаем…

Вопросительно взглянув на ухмыляющегося Койна, я дождался его едва заметного утвердительного кивка и пожал плечами:

— Оставайся. Заодно рыболовную сеть проверишь, если порвалась где — починишь.

Рикар, судорожно сделав глотательное движение, едва не закашлялся и завистливо прошипел:

— Ах ты склирс! Без меня…

— Рикар! — остановил я здоровяка и мстительно добавил: — Пойдем уже. У нас впереди долгий путь.

Обратный путь был столь же спокоен и комфортен. Гномы тащили корзины с рыбой, Рикар им помогал, доверив мне свой драгоценный топор. Я подозревал, что здоровяк все же успел выпросить у Койна «пару капель» настойки и теперь благодушно улыбался, а следов похмелья не осталось и в помине.

Задолго до заката мы поднялись наверх и вручили кухаркам корзины, источающие рыбный запах. Нилиена клятвенно заверила меня, что сегодня к ужину будет вкуснейшая уха. Напоследок одарив меня каким-то странным взглядом, она убежала на кухню, где ее помощницы уже выгружали еще живую рыбу на столы для последующей разделки.

Рикар забрал у меня топор и убежал в глубь пещеры — показать стрелу деду Анкису. Таким образом, я оказался абсолютно один и, секунду подумав, направился в лечебницу отца Флатиса. Проведаю выздоравливающего Стефия и самое главное — расспрошу рыжего Лени о недавних ночных событиях. А то слишком уж тревожно у меня на сердце.

* * *

Мне повезло — оба больных были в сознании и, склонившись над стоящим между кроватей столиком, вовсю наворачивали густую мясную похлебку. Отец Флатис отсутствовал — не иначе, торчал около церкви, доводя до белого каления рабочих своими придирками.

— Вижу, идете на поправку, — поприветствовал я больных, заходя внутрь лечебницы и одновременно кельи отца Флатиса — старик жил здесь же.

— Господин! — хором ответили мне Стефий с Лени и начали было вставать.

— Сидите. И ешьте давайте, пока похлебка совсем не остыла.

— Господин, может, и вы отведаете? — смущенно предложил Лени, протягивая мне ложку.

— Спасибо, я сыт, — отказался я. — Ну, как вы? Стефий?

— В порядке, господин, — заулыбался паренек, кивая забинтованной головой. — Уже выздоровел совсем, вот только отец Флатис никуда выходить не позволяет. Вы бы замолвили за меня словечко. Чего я тут без дела лежу.

— Отцу Флатису виднее, здоров ты или нет, — дипломатично ответил я. Спорить с отцом Флатисом мне не улыбалось.

— Истинно так, сын мой! — раздался сухой голос из-за моей спины.

— Отец Флатис, — кивнул я вошедшему священнику.

— Ты их больше слушай! — попенял мне старик. — Ишь ты — выздоровел, говорит. Еще вчера его наизнанку выворачивало — а всего-то пару ложек бульона съел! Ешь похлебку и не болтай попусту!

— Да, отец Флатис, — выдавил из себя Стефий и, уткнувшись носом в миску, усиленно заработал ложкой.

Невольно рассмеявшись, я развел руками и сказал:

— Видит Создатель, святой отец, я и не думал их слушать. Пусть лежат, сил набираются.

— То-то, — проворчал священник, успокаиваясь. — Видел на кухне рыбу. Гномы наловили?

— Угу, — ответил я. — Сегодня людей ухой побалуем, а то оленина уже оскомину набила.

— Дело хорошее, — согласился отец Флатис. — И ты правильно поступил, когда велел шурда поскорее на костер погребальный положить. Мудрое решение.

— А вы откуда знаете? — поразился я. Было чему удивляться — мы поднялись из каменного колодца самое большее с полчаса назад.

— Пока сюда шел, на Рикара наткнулся — он у постели Анкиса сидел и стрелу ему под нос тыкал. Он мне и рассказал. Но это мелочи, сын мой. А вот с утречка я с Нилиеной парой словечек перекинулся, так такого наслушался, сын мой, что и пересказывать стыдно! Разве ж можно вот так, без венчанья и благословенья, блуду предаваться…

— Святой отец! — поспешно перебил я священника и покосился на навостривших уши больных. — Какой блуд?! Вы больше Нилиену слушайте, она вам и не такого наговорит! Не было ничего!

— Да? — подозрительно хмыкнул священник, заглядывая мне в глаза.

— Да! — твердо ответил я. — Слово свое даю!

— Ну и ладно, — удовлетворился отец Флатис. — От сплетница! А ведь так подробно рассказывает — ахи, охи, мол, всю ночь доносились, чуть ли не вся пещера до основания сотрясалась… ну баба вздорная!

— Нилиена! Твою же так мать! — злобно прошипел я сквозь зубы. — Лишь бы языком почесать!

— Хе! — неожиданно заулыбался священник. — А то ты этого не знал. Стефий, а ты чего рот раскрыл и уши развесил? А?! Ты ешь давай, не отвлекайся!

Уши Стефия вмиг запылали красным, и он снова заскреб ложкой по дну глиняной миски.

— А с Нилиеной я поговорю, — попытался успокоить меня святой отец. — Язычок ей укорочу. Ишь, выдумщица…

— Сделайте милость, святой отец, — обрадовался я. — А я что зашел-то — с Лени пообщаться хотел о том, что давешней ночью случилось. А, Лени?

— Вы уж простите, господин, — виновато пробубнил Лени. — Я и сам не знаю. Как на стражу заступил, все в порядке было.

— А потом?

— Поначалу все как обычно — подступы к стене осматривали, не блеснет ли свет где-нибудь, аль тень промелькнет. Затем чувство холода пропало — тепло так стало, приятно. Помню, что все никак не мог взгляд от ущелья оторвать, словно тянет меня туда что-то, манит. А потом как отрезало. Темнота.

Мы со священником обменялись взглядами и вновь сосредоточились на рассказе рыжего бедолаги.

— Как в себя пришел — смотрю, я посреди ущелья стою, а в руке кость с черепом зажата. Да так крепко ее держу, что пальцы судорогой свело. Череп глазницами ко мне повернут, в них словно светится что-то. — Лени вздохнул, заново переживая минувшие события, и продолжил: — А в голове голос женский шепчет, причитает, тихий такой… горестный… ровно мать над дитенком убиенным рыдает… Ох… И так мне жалко ее стало, что и не передать словами. И все она лишь об одном молит — отнеси меня к господину своему, отнеси поскорей, не медли… яви милость… К господину!