Деймон взял пакет. На нем округлым почерком было выведено: «Харрисон Грей. «Одиночное плавание».

– Мне не терпится прочитать, – сказал он.

– Умоляю, – пробормотал мистер Грей, – не вздумай взглянуть на первую строку до тех пор, пока не окажешься по меньшей мере в трех тысячах миль отсюда.

Путешествие одарило их всем, на что они надеялись, и даже сверх того. Они передвигались без всякого плана, лишь по настроению и находя новую радость в том, что все двадцать четыре часа в сутки принадлежали друг другу. Взявшись за руки подобно юным любовникам, они свободно бродили по набережным Сены и по берегам Тибра, по залам дворца Уффици, по тропам в Альпах Швейцарии и по мостам через каналы Большой Лагуны в Венеции. Они молча стояли перед собором в Шартре и взбирались на самый верх монастыря «Мон Сен-Мишель». Они вслух читали друг другу то, что Генри Джеймс писал о Париже, Раскин о Венеции, а Стендаль о Риме. На открытом воздухе, озаряемые весенним солнцем, они ели рыбный суп-буйабес в ресторане высоко над гаванью Антиба и поглощали тонкую лапшу с приправами на побережье Лигурийского моря.

Если бы не рукопись мистера Грея, то лучшего отдыха представить было невозможно. Когда Шейла спросила Деймона о книге, тот сказал, что она вполне на уровне. Но он соврал. Книга висела на нем мертвым грузом. Харрисон Грей, еще совсем молодым человеком, несколько месяцев плавал на паровом трампе среди островов в южной части Тихого океана, и книга, написанная в форме романа, была воспоминанием о тех экзотических путешествиях. Труд мистера Грея казался Деймону скучнейшей пародией на роман Конрада «Мальчишка».

Мистер Грей – утонченный человек, с изысканным вкусом, обладающий абсолютным слухом к слову, безошибочно указывающий на неточности в характере воображаемого героя, мгновенно улавливающий малейшую напыщенность или фальшь, бесконечно преданный литературе и делавший все для ее процветания, написал книгу столь банальную и примитивную, что Деймон, читая ее, чуть ли не рыдал, а душа его обливалась кровью. Он с трудом продирался через страницы, ни на одной из которых не было даже двух фраз, следующих друг за другом в нужном ритме и несущих в себе музыку и душу английского языка. Близился конец путешествия, и Деймон страшился того момента, когда, вернувшись домой, он придет в офис и встретит там своего старого любимого друга.

Но мистер Грей в который раз поступил как джентльмен и избавил Деймона от встречи. Когда в первый раз после возвращения, держа под мышкой рукопись, Деймон вошел в контору, на пороге его встретила рыдающая мисс Уолтон. Она в то время была почти изящной дамой, с кокетливо опушенной на лоб челкой волос мышиного цвета. Борясь со слезами, мисс Уолтон сказала, что не знала, где можно найти его в Европе, чтобы сообщить о том, что мистер Грей на прошлой неделе умер.

Той ночью, несмотря на то что Нью-Йорк уже был во власти лета, Деймон развел камин в гостиной и принялся страницу за страницей отправлять «Одиночное плавание» в огонь. Это было единственное, чем он мог почтить память своего друга.

Предаваясь воспоминаниям, Деймон все время смотрел на стоящий на стойке бара коньяк. Затем он вздохнул, поднял рюмку, осушил ее одним глотком, расплатился с барменом и вышел из отеля.

На сей раз он не стал шагать домой обычные две мили. Ему предстояла длинная тревожная ночь с женой – ночь признаний, объяснений и страхов, – и у Деймона не было ни малейшего желания встретить на улице по пути домой еще кого-нибудь из известных ему мертвецов.

Он остановил такси и, не вступая в беседу с шофером, доехал до дома.

Когда утром, уходя на работу, он целовал Шейлу, та казалась спокойной, но несколько утомленной и погруженной в себя. Это была изнурительная ночь, которая началась с того момента, когда он, едва переступив порог, услышал:

– Что должна означать твоя затея с пистолетом?

– Как ты узнала о пистолете? – ответил он вопросом на вопрос, уже сожалея о том, что даже один день держал ее в неведении о случившемся.

– У меня был ленч с Оливером. Он беспокоится о тебе не меньше, чем я.

– Ну ладно, – сказал он. – Садись. Надо поговорить. И разговор будет долгим.

Затем в тех же словах, что и в разговоре с Элейн, он сообщил ей о ночном телефонном звонке. Он также пересказал Шейле большую часть (но отнюдь не все) из того, что бывшая супруга говорила о составлении списка людей, потенциально способных причинить ему вред. Из страха обидеть Шейлу и опасаясь, что та может заподозрить его в недоверии, он не упомянул о совете составить перечень и ее личных знакомых. По несколько иным соображениям он опустил и имя звонившей ему не так давно женщины из Чикаго. Когда-то у него была с ней связь. Ее семья, как и она сама, могли планировать месть, либо угрожая физической расправой, либо прибегая к шантажу и вымогая крупные суммы.

– Мне не хотелось об этом спрашивать, Шейл, – сказал он после многочасовой дискуссии, которая давно уже шла по кругу без всяких, как ему казалось, результатов, – но нет ли человека, имеющего зуб на тебя и пытающегося достать тебя через меня?

– Эта идея принадлежит Элейн? – спросила Шейла.

– Что-то в этом роде.

– Очень на нее похоже, – с горечью заметила Шейла и тут же поинтересовалась: – Опять клянчила деньги?

– Нет. Она обзавелась богатым дружком.

– Хвала небесам за их крошечные милости, – не скрывая иронии, сказала Шейла. – Посмотрим, смогу ли перечислить своих врагов… Да, конечно. В одной из моих групп есть пятилетний малыш, который меня ненавидит, так как я его поставила в угол на десять минут. Злодей был наказан за то, что довел до слез маленькую девочку. – Она улыбнулась и закончила: – Час, однако, поздний. Моя голова в тумане. Поэтому сейчас пошли спать, а утро, как известно, вечера мудренее.

Но вот наступило утро обычного рабочего дня, а она казалась озабоченной и подавленной. По морщинкам под глазами Шейлы Деймон мог безошибочно определить, что она плохо спала. Деймон и сам провел отвратительную ночь. Ему снова снился отец с игрушечной лошадкой в руке. Отец, улыбаясь, стоял у мраморной балюстрады и манил сына к себе.

У дверей они еще раз поцеловались – это был долгий поцелуй, – и Шейла сказала:

– Береги себя.

– Естественно, – ответил он, спустился по лестнице и вышел на улицу, где завывал холодный весенний ветер. В другое время Деймон нашел бы эту погоду бодрящей и весьма подходящей для долгой прогулки. Но сегодня он поплотнее закутался в плащ, высоко поднял воротник, прикрыв уши, и быстро зашагал, стараясь сохранить тепло. Люди, которых он встречал на пути, казались ему изможденными и враждебно настроенными, а если их лица и выражали что-либо иное, то в массе своей это было выражение всепоглощающей ненависти и внутреннего убеждения в том, что весь мир или по меньшей мере Нью-Йорк заселен их врагами.

И в конторе было не лучше. Как только Оливер появился на работе, Деймон, закрыв дверь, отделяющую их рабочую комнату от помещения, где находилась мисс Уолтон, резко, почти срываясь на крик, произнес: