читал, сделал расчеты для ракеты на твердом топливе… вернее, еще не сделал, а только начал. Завершишь их в тюрьме, перед казнью… — Дэн увидел, как вытягивается лицо Кибальчича, и поднажал, — Если бы ты не тратил время на эту… на терроризм, то гораздо больше принес пользы Родине! Россия только потому и жива пока, что твои ракеты стоят на вооружении.

— Разве в вашем времени сохранятся войны? Мир не устроится на разумных началах через 150 лет? Вы сказали, я завершу расчеты перед казнью, значит, деспотия к этому времени не будет разрушена? Деспот останется жив?!

— Царя вы убьете, но царизм — нет. Его сын вас всех повесит, а режим сделает жестче. «Благодаря» вам будут такие войны, что мир по колено, по горло утонет в крови! Больше того. Из-за вас Земле грозит полное уничтожение. Собственно, поэтому я и прибыл сюда — вас остановить.

— Как, убьете?

— Кто о чем, а голый о бане. Укокошить я вас всегда успею. Все не так просто. Нужно, чтобы вы прекратили свою деятельность и убедили остановиться других.

— Прекратить революцию?! Позволить лицемерному и кровожадному деспотизму растлевать народ впредь?! Это недопустимо! Невозможно поверить, что представитель грядущего предлагаете такое. Вы — провокатор!

— «Провокатор давно бы сдал тебя полиции», — произнес Дэн в голове Кибальчича, тот дернулся, как от удара током, — а я с тобой лясы точу. Как думаешь, если бы провокатор знал фамилию вашего агента в полиции — Клеточникова — тот служил бы до сих пор? Короче, организуй встречу с членами Исполнительного комитета, поспорим с ними насчет деспотизма…

Потрясенный Кибальчич пообещал сообщить о времени и месте через Богдановича.

Встречу назначили на первую субботу февраля в шесть часов пополудни на Тележной улице в квартире, где изготавливали динамит и встречались метальщики бомб для совещаний, указаний и инструкций. Собрались под видом именин хозяина квартиры Николая Алексеевича Саблина, жившего по паспорту Фесенко-Новроцкого. Его гражданская жена Геся Гельфман неумело исполняла роль хозяйки: на столе стояли лишь самовар, пустые стаканы, да поднос с пологой горкой нарезанного хлеба. Кроме хозяев квартиры были члены Исполкома Желябов с Перовской, Вера Фигнер, Кибальчич, метатели Рысаков и Гриневицкий, Богданович без «жены», оставшейся торговать в лавке.

Последним явился Юрковский по кличке «Сашка-инженер». Он не был членом Исполкома. Фактический лидер «Народной воли» Желябов не любил Юрковского, справедливо говоря, что «террористы, опаснее монархистов». Не любила Сашку-инженера и Вера Фигнер, считавшая, однако, что одного такого, ограбившего Херсонский банк для нужд революции на 1,5 миллиона рублей, «иметь должно», а вот трое уже будут опасны. Вера «топни-ножка» (как прозвал ее Юрковский) не смела признаться, что боится террориста, тем не менее, это она позвала его для защиты, при том, что вооружены были все.

Дэн наблюдал приход гостей, стоя невидимый на лестничной площадке. Не в состоянии отказать себе в удовольствии произвести эффект, он вошел в квартиру вместе с Верой Фигнер, перед которой хозяин распахнул дверь довольно широко. Дэн потолокся в передней, затем, ступая шаг в шаг с хозяйкой, перебрался на кухню.

В четверть седьмого гости стали проявлять беспокойство.

— Господин Кобозев, — обратилась к Богдановичу Перовская, — не говорил ли таинственный незнакомец о возможном опоздании?

— Да я, собственно, уже здесь, — ответил за Богдановича Дэн, входя в комнату из кухни. Эффект был велик. Бесстрашные борцы с режимом, были готовы умереть за дело в любой момент, не мигая, смотреть в глаза явной опасности, но мистическая тайна заставила их вздрогнуть. Если бы Дэн был театральным режиссером, он непременно использовал увиденную сцену в спектакле, как говорится, «обреченном на успех». Увы, Дэн всего лишь спасал мир, поэтому только усмехнулся, — Ну, что, господа революционеры, обсудим, как жить дальше?

— Кто вы и чего хотите? — тихо, но твердо произнес Желябов.

— Меня зовут Орлов Денис Александрович, я родился в 198… году. Наш мир скоро умрет, вместе с другими… хорошими ребятами. Причина конкретно в вас, в том, что вы убьете Александра II… — собрание одобрительно зашумело, — Зря радуетесь. Вас всех повесят (не всех, конечно, но он не стал вдаваться в лишние в данном случае детали), даже беременную Гесю Гельфман. Вы этого не боитесь, знаю… вы хотите бунта любой ценой, даже ценой собственной жизни. Но бунта не будет. Народ вас осудит.

— Вы утверждаете, что деспотия даже не пошатнется? Когда же это произойдет, или в ваше время по-прежнему тиранствует кровавая династия? — Желябов говорил, глядя в пол, покусывая в паузах между словами густой ус, глянул на Дэна исподлобья тяжелым яростным взглядом, этакий борец с вселенским злом. «Он всегда такой набыченный?» — спросил сам себя Дэн.

— Вы ребята не знаете, что такое деспотия. Вы не знаете, что такое смерть миллионов от голода не потому, что нет урожая, а потому, что так задумало правительство. Вы не знаете, что такое массовые казни, когда убивают всех, кто попался под руку, только потому, что революционная теория не относит этих женщин, стариков и грудных детей к передовому классу. Вы не знаете, что такое лагеря смерти, куда людей свозят как скот, чтобы использовать как сырье: зубные коронки — в слитки, волосы — в матрацы, кожу — на сумочки, а тела — на мыло…

— Неправда! — воскликнула Перовская, — люди, а тем более революционеры, не способны на подобные зверства!

Чистая романтичная девочка. Сбежала от отца-губернатора к высоким идеям, ради которых готова на все. «Именно такие и способны» — подумал Дэн, а вслух произнес:

— Еще как! И «дикие» русские, и «цивилизованные» немцы, и «демократичные» американцы, все способны…

— Так будет свергнут царизм или нет? — перебил Дэна Сашка-инженер, ощерившись неприятной улыбкой.

— Будет. Через 37 лет, тогда-то настоящие ужасы и начнутся.

Дэн чувствовал, что ему не верят. Его рассматривали с холодным отчуждением, впрочем, в глазах Веры Фигнер он заметил проблеск вполне женского интереса. Юрковский перехватил этот взгляд и налетел на Дэна, причем, в интонациях уроженца Николаева усилился бывший до сих пор незаметным говор бандитов с одесской Молдаванки:

— И шо, господин хороший, мы должны вам верить? Проще подумать, за то, шо вы с Охранки.

— Тогда почему, скажите, вы все до сих пор не арестованы? — вопросом парировал вопрос Дэн.

— Потому, — снова заговорил Желябов, сухим, слегка надтреснутым голосом, горячо и убежденно, как должен говорить настоящий трибун, — что в Охранке работают неглупые люди. Они понимают: арестуют нас, на наше место придут другие. Вся молодежь теперь горит революцией, и пока так будет, тираны нигде не найдут покоя! Вы предлагаете нам не только отказаться от идеалов, но пойти в студенчество убедить отказаться