Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Или:
— Кто тут светлый? Кто? Кто? Кто?
И Эссиорх делал все сам. И очень даже неплохо справлялся.
Сейчас Улита бушевала на кухне. Слышно было, как она швыряет тарелки и как в мойке грохочет водопад, причем настоящий, потому что соседи снизу стучали по батареям как-то приглушенно. Им было не до стука. Их квартира была заполнена водой настолько, что у них едва получалось, вынырнув, захватить ртом воздух.
— Это уже не мойка. Это бойка! — сказал Багров, со¬средотачиваясь, чтобы помочь бедолагам.
— А? Что? — переспросил Эссиорх.
— Я говорю: это не мойка! Это бойка! — уныло повторил Матвей. Когда приходится повторять шутку, уже ясно, что она не удалась.
— Я устала! — донесся капризный крик Улиты. — Эй, отец! Я не готова была к материнству! А-а-а! Я хочу жить для себя! Мой ребенок не спит ночами. Он какой-то псих! В кого он такой?
— На этот вопрос лучше не отвечать. Он риторический, — шепотом сказал Эссиорх. — Сейчас она перебьет все тарелки, а потом мы ее накормим и она успокоится! Говорят, после третьего ребенка будет легче, а сейчас мы ждем только второго.
— Вы ждете второго?! — не поверил Матвей.
— Мне кажется, это очевидно, — отрезал хранитель.
В кухне загрохотали выстрелы.
— «Вальтер››! — попытался угадать Багров.
— Нет, «вальтер» поглуше, и звук у него смазанный. Это, скорее всего, ее любимый «глок». Главное, чтобы она не попала в мой мотоцикл. Только его я принципиально не восстанавливаю с помощью магии! — спокойно сказал Эссиорх.
— Э-э… — растерялся Матвей. — Может, мне зайти в следующий раз?
— У нас каждый раз теперь следующий, — сказал Эссиорх. — На самом деле все неплохо. За прошлую неделю я закончил две картины. Одна из них даже стоит красок, которые на нее затрачены. Вот только на байке не выезжал. Гололед, мороз, в шлангах все замерзает.
Он положил кисть, вытер руки полотенцем и, сунув Люля Матвею, попросил.
— Ну-ка подержи мое чадо! Мне надо кое-что принести… Только сделай так, чтобы он тебя не видел!
— Почему?
— Ну потому, что это лишнее… — уклончиво отв-тил Эссиорх и быстро ушел.
Матвей же остался с Люлем на руках. Младенец Улиты и Эссиорха весил как пушечное ядро. Ел он не просто хорошо, а вообще непрерывно. Когда еды поблизости не оказывалось, сосал собственный кулак. Едва за Эссиорхом закрылась дверь, Люль стал поворачивать голову, чтобы выяснить, как такое может оказаться, что папа ушел, а он на руках у папы. В Люле начало пробуждаться неопределенное подозрение что его надувают, но это было еще терпимо, потому что явных улик у Люля не было. Помня предупреждение Эссиорха, Матвей избегал взгляда младенца, поворачивая его так, чтобы спрятаться самому. Несколько раз ему это удавалось. Он расслабился. И туг Люль резко запрокинул голову и, выгнувшись в позвоночнике как кошка, взглянул на Матвея из перевернутого состояния. Глаза его стали медленно распахиваться. Они распахивались, распахивались, пока не стали огромными как мир.
— Ути-плюти-плюти-тють! — неуклюже произнес Багров.
Люль закрыл глаза, захлопнув вместе с ними весь мир, и… одновременно широко распахнул рот. Рот был огромен, как бездна. Лицо его побагровело и…
Крика Матвей не услышал. Пришел в себя он от сильного запаха нашатыря.
— …Плюти-тють! — повторил Матвей слабым голосом. Ему все еще мерещилось, что он держит Люля.
— Ну вот и очухался! Умница! — похвалила Улита.
— Что со мной было?
— Люлечка слегка закричал… — Улита сама понюхала нашатырь, поморщилась и, убрав его, стала обмахивать Матвея случайно схваченной книжкой.
— Я не слышал.
— Еще бы!… Малыш испугался. Вы, некромаги, люди ночные, чуткие, прямо как летучие мыши. Разовые выбросы энергии вас сразу оглушают…
Убедившись, что Матвей очнулся, Улита перестала обмахивать его книжкой и впервые взглянула на обложку. Название у книги было невинное: «Магнолии в домашних условиях››. Однако Эссиорх, как показалось Багрову, отчего-то смутился и, небрежно протянув руку, попытался книжку забрать.
— Это моя, — сказал он.
Улита не отдавала.
— Магнолия, магнолия… Миленький такой цветочек! — бормотала она. — Что-то мне это напоминает? Ах да! «Маг Ноль и Я»… Мага Ноля, значит, почитываем? И что же такого пишет этот маг Ноль, если его читают хранители из Хрустальных Сфер?
Улита схватила со стола соль и, тщательно обсыпав обложку, обдула ее. Прежнее название унеслось с книги вместе с солью Новое же было такое:
«222 способа, как перевести бегательпую энергию ведьмы в созидательное русло››.
— И кто тут ведьма, а?.. Ну, читаем дальше! — Улита распахнула книгу в случайном месте: — «Атом может быть мирным только в том случае, если вовремя отбирать у него вырабатываемую энергию. Запишите жену на марафон, научите ее вышивать бисером или собирать рассыпанный горох. Пять гиперактивных карапузов надолго помогут отвлечь…» Так-так-так! Значит, их будет пять! Как пальцев! И как же мы их назовем? Мизинчик, Безымянчик, Большак, Середчик и Указун?.. Жуть какая! Эго кто тут бегательный, я? Да ты меня заездил! Ты выпил меня, как вампир! От меня остались одни кости шестидесятого размера!
— Иди сюда, мой маленький котенок! — сказал Эссиорх.
Он посадил Улиту на колени — Багров зажмурился, ожидая услышать хруст костей, поскольку Улита гораздо полнее раскрывала образ бегемотика, чем котика, — и стал ее тихонько раскачивать. Она ругалась, а он улыбался одними глазами и с любовью смотрел на нее. Багров наблюдал за этим с осторожным недоумением. Он еще не понимал того, что сам Эссиорх понял уже давно. Для Улиты путь к свету связан с детьми. Никакие лекции о добре, никакие рассказы о свете тут не помогут. Улита их, конечно, послушает, но потом все равно будет все громить и успокаивать себя шопингом. Дети же непрерывными с ними связанными скорбями, недосыпами, болезнями, капризами, неуспехами в школе будут откалывать от Улиты кусочки ее несовершенства и учить ее терпению.
Бывшая ведьма еще немного поворчала и ушла в соседнюю комнату, где Люль раскачивал детскую кроватку со звуком вскрываемой ломом двери.
— Эго хорошо, что она прочитала… К таким вещам надо готовить постепенно! При равномерном и неназойливом повторении мысли людям начинает казатья, что она их собственная! — задумчиво заметил Эссиорх. — А вообще ничего не может быть лучше брака, хотя со стороны любой чужой брак выглядит, конечно, как полный дурдом.
— Любой? — почему-то с острым интересом переспросил Багров.
— Ну почти любой. И вообще: поверь моему опиту. Каждой женщине нужна своя маленькая кухонька, где она сможет воевать с посудой и печь тортики, оставляя там свои негативные эмоции. Освобожденная от кухонного рабства женщина моментально начинает устраивать революцию или разносит себя в клочья каким-либо другим способом.