Заключение: отказ Сократа от бегства

Уверяю тебя, милый друг, что мне кажется, будто я все это слышу, подобно тому как корибанствующим кажется, что они слышат флейты, и от этих-то вот речей звон стоит у меня в ушах и не позволяет мне слышать ничего другого. Вот ты и знай – так по крайней мере кажется мне теперь, – что если ты будешь говорить противное, то будешь говорить понапрасну. Впрочем, если думаешь сказать сильнее, говори.

Критон. Но мне нечего говорить, Сократ.

Сократ. Оставим же это, Критон, и сделаем так, как бог указывает.

1

Эхекрат. Сам ли ты, Федон, находился при Сократе в тот день, когда он выпил яд в тюрьме, или от кого другого слышал об этом?

Федон. Сам, Эхекрат.

Эхекрат. О чем же говорил Сократ пред смертью? Как он умер? С удовольствием послушал бы я об этом. Ведь никто из флиунтских граждан не предпринимает теперь путешествия в Афины, да и из Афин, в течение уже продолжительного времени, не гостил во Флиунте никто, от кого можно было бы получить обо всем этом сколько-нибудь точные сведения. Одно мы знаем: Сократ выпил яд и умер. А насчет прочего никто ничего не мог нам рассказать.

Федон. Так что даже о том, как происходил судебный процесс, вы ничего не знаете?

Эхекрат. Нет, об этом нам рассказывали. И мы удивлялись, почему, несмотря на то, что судебный приговор состоялся давно, умер Сократ, по-видимому, много времени спустя после того. Почему это так вышло, Федон?

Федон. Непредвиденный случай. Дело в том, что накануне дня процесса увенчали корму того корабля, который афиняне отправляют на Делос.

Эхекрат. А что это за корабль?

Федон. По словам афинян, на этом корабле некогда отправился на Крит Фесей с тою «дважды семеркою», Фесей, спасший их и сам спасшийся. По преданию, афиняне дали тогда обет, в случае если отправленные спасутся, ежегодно посылать на Делос священное посольство. Это-то посольство с тех пор и до сего времени афиняне, каждый год, неукоснительно отправляют в честь Аполлона. И в Афинах существует такой обычай: в течение всего того времени, после того как начнут снаряжать это посольство, государство остается «чистым», и ни одна казнь не должна в нем происходить до тех пор, пока корабль не прибудет на Делос и не вернется обратно в Афины. Случается при этом, что если путешественников застигнет ветер, то проходит много времени. Началом торжественного посольства считается тот момент, когда жрец Аполлона увенчает корму корабля. Это и произошло, как я сказал, накануне дня процесса. Вот почему Сократ и оставался долгое время в тюрьме, именно между днем процесса и днем его кончины.

2

Эхекрат. Что же ты знаешь, Федон, о самой кончине? Что Сократ говорил, что делал? Кто из близких к нему были при нем? Или власти не дозволили никому присутствовать, и Сократ скончался один, без друзей?

Федон. О, далеко нет! При нем были друзья, и даже много их.

Эхекрат. Постарайся же рассказать об этом как можно точнее! Или тебе недосуг?

Федон. Нет, досуг у меня есть, и я попытаюсь рассказать. Ведь для меня всегда бывает приятнее всего вспоминать о Сократе, все равно, буду ли я сам о нем говорить, или буду слушать об этом других.

Эхекрат. В таком случае, Федон, другие тебя будут слушать с таким же удовольствием, с каким ты слушаешь. Постарайся же изложить все как можно обстоятельнее.

Федон. Я, как очевидец, испытывал удивительное состояние. Чувства жалости по поводу того, что я нахожусь при близком человеке, приговоренном к смертной казни, во мне не было. Блаженным представлялся мне, Эхекрат, этот человек, судя по всему тому, как он себя вел, что говорил, как бесстрашно и с каким достоинством шел он на смерть. И мне приходила в голову такая мысль: отправляясь в Преисподнюю, не нисходит ли он туда по велению божественного рока; что, прибыв туда, он будет и там счастлив, как никогда никто другой. Поэтому-то я и не испытывал вовсе никакого чувства сожаления, хотя, казалось бы, оно естественно должно было быть при создавшихся грустных обстоятельствах. Не испытывал, впрочем, я и чувства удовольствия, от того, что мы, по обыкновению, философствовали – беседы наши носили именно философский характер. При мысли о том, что Сократ должен скоро умереть, я ощущал прямо-таки какое-то странное чувство, какое-то необычное состояние от соединения одновременно и удовольствия и горести. Да и все присутствующие были почти в таком же настроении: то мы смеялись, то плакали, особенно один из нас, Аполлодор, – ты ведь знаешь его и его характер?

Эхекрат. Как не знать!

Федон. Так вот он всецело находился в таком настроении. Да и я сам, а также и другие, были взволнованы.

Эхекрат. А кто же, Федон, был тогда при Сократе?

Федон. Из местных жителей упомянутый Аполлодор, Критобул, его отец, затем Гермоген, Эпиген, Эсхин, Антисфен; были еще Ктесипп Пеаниец, Менексен и кое-кто другой. Платон, сдается мне, был тогда болен.

Эхекрат. А иноземцы были? Кто да кто?

Федон. Симмий фиванец, Кебет, Федон, из Мегар Евклид и Терпсион.

Эхекрат. А Аристипп и Клеомброт присутствовали?

Федон. Нет. Сказывали, они были тогда на Эгине.

Эхекрат. Кто же был еще?

Федон. Кажется мне, вот почти и все, кто присутствовал.

Эхекрат. Так! Какие же велись беседы?

3

Федон. Попытаюсь изложить тебе все с начала. И в предшествующие дни мы – я и все прочие – обыкновенно приходили к Сократу. Собирались мы ранним утром в том дикастерии, где разбирался процесс, так как он расположен недалеко от тюрьмы. Во взаимной беседе мы всякий раз поджидали, пока откроется тюрьма, а открывали ее не рано. После того, как тюрьма была открыта, мы входили к Сократу и проводили с ним большую часть дня. И в тот день собрались мы пораньше, так как накануне вечером, когда мы выходили из тюрьмы, мы узнали, что корабль с Делоса вернулся. Итак, мы условились на другой день сойтись, по обыкновению, как можно раньше. Пришли… Привратник, обыкновенно отворявший нам дверь, выйдя к нам, сказал, чтобы мы подождали и не входили к Сократу, пока он нас не позовет. «Одиннадцать расковывают Сократа, – заметил привратник, – и объявляют ему, что в этот именно день он должен умереть». Немного времени спустя привратник снова вышел к нам и пригласил нас войти. Войдя, мы нашли Сократа только что раскованым. Ксанфиппа – ты знаешь ее – сидела с ребенком на руках около Сократа. Увидев нас, Ксанфиппа и начала причитывать, как это обыкновенно делают женщины, в таком роде: «Вот, Сократ, в последний раз приветствуют тебя твои друзья, а ты их». А Сократ, взглянув на Критона, сказал ему: «Критон, скажи-ка, чтобы кто-нибудь отвел ее домой».

Некоторые из слуг, бывших с Критоном, повели ее, а она все вопила и била себя в грудь. Сократ же сел на постель, подогнул одну ногу, стал тереть ее рукою и при этом сказал: