Я рассказала вам все это, потому что именно с этими людьми мы всегда встречаем Новый год. Каждый декабрь наша большая семья отправляется в паломничество к дяде Киту и тете Стефани в Огайо. Там собираются все. Тринадцать братьев и сестер превратились в тридцать четыре человека – вместе с супругами, детьми, женихами, невестами и просто важными для них людьми. Канун Нового года – это наш краеугольный камень, наша константа. Мы точно знаем: что бы ни случилось в течение года, нас ждет новогодний ужин. Нас может быть больше или меньше, наши сердца могут радоваться или грустить в зависимости от того, что произошло в уходящем году, но мы обязательно соберемся. Семейное шоу должно продолжаться. Даже в тот год, когда время остановилось – умерли Карен, Фрэнки и папа Эли, муж Джуди, наш дядя Фрэнк, – мы все равно встретились. Плакали, когда пробило двенадцать, но были вместе. Для чего нужна семья, если не для таких моментов?

К сожалению, мы с Крейгом не могли приехать в Огайо в 2003 году, потому что я находилась на девятом месяце беременности Чейзом. И когда мы ввалились в дом дяди Кита 31 декабря 2004 года, моя маленькая семья впервые встретилась с моей большой семьей. Я была в восторге. Крейг тоже, правда, он явно нервничал. Он слышал столько историй… И еще его волновало то, чтó он будет есть. Когда мы подъехали к дому Кита, то сразу увидели огромную и необычную статую, установленную перед домом. Это был Крейг! Десятифутовая[3] трехмерная башня, сделанная из крейговой головы. Башня удерживалась на месте канатами, привязанными к деревянным шестам, и была подсвечена пятью светильниками. Лицо Крейга светилось ярко, словно Луна.

Крейг съежился на своем сиденье. Я подумала, что он не выйдет из машины. Я твердила: худшее уже позади. Ему нужно просто войти в дом и продолжать улыбаться. Но это было заблуждением. Как же я ошибалась! Когда мы вошли в дом Кита, стало ясно, что Кит ограбил местный магазин электроники. Крейг был повсюду. Его фигуры стояли вокруг стола, а лицо красовалось над раковиной. Голова Крейга возвышалась над всеми унитазами. Укрыться от Крейга в этом доме было невозможно. Крейга на вечеринке было куда больше, чем всех остальных гостей, вместе взятых. Просто феноменально!

Но лучшее ожидало впереди. В Новый год Кит разбудил Крейга на рассвете и сказал, что ему нужна помощь. А потом заставил Крейга поехать вместе с ним в кливлендский магазин электроники и вернуть все фигуры! Кит договорился с хозяином, что вернет все позаимствованное, и сделает это вместе с Крейгом! Когда они вошли в магазин, дядя Кит постучал по плечу девушку за стойкой, сорвал с Крейга шляпу (бедолага натянул ее почти до подбородка) и крикнул на весь магазин:

– ЭЙ! ВЫ УЗНАЕТЕ ЭТОГО ПАРНЯ? КТО ЕГО ЗНАЕТ?

Глаза смущенной девушки расширились, и она тихо ответила, что знает этого человека. Несколько месяцев каждый день она видела его лицо. В магазине все замерли от смущения. Все, кроме Кита. Тот был в восторге. Он сиял. Несколько недель Кит готовил этот удивительный момент и теперь чувствовал себя победителем. Подобные шутки и проделки мужчинам в нашей родне необходимы, чтобы уравновесить безумие Флаэрти-Кишменов. Желая отвлечься от женской драмы, они создают собственную драму. И Крейг выдержал испытание. Даже посмеялся со всеми. Теперь они с Китом лучшие друзья. Сегодня Крейг скажет вам, что дядя Кит входит в список десяти его самых любимых людей.

В семье есть нечто особенное – в ней растворяешься. Нужно раствориться друг в друге, чтобы стать чем-то совершенно новым. Единственное незыблемое правило семьи – семейное шоу должно продолжаться всегда!

Покаяние – это слово часто используется в христианских кругах. Я не пользуюсь искусственными религиозными понятиями, потому что не считаю их глубокими и прозрачными. Подобные ухищрения помогают сильнее ощущать свою принадлежность к определенному кругу, а те, кто выпадает из этого круга, еще острее ощущают свою изолированность. Не думаю, что стоит использовать слова в подобных целях. Слова придуманы для того, чтобы передавать конкретные чувства, идеи и мысли как можно яснее. Благодаря словам писатель и читатель, говорящий и слушающий чувствуют себя менее одинокими. В их душах рождается надежда.

Слово покаяние всегда меня раздражало. Я ощущала в нем угрозу. До тех пор, пока не поняла, что именно оно для меня означает. Покаяние – это волшебный момент, когда луч света проникает в темное царство моего сердца, и я словно прозреваю, вижу себя со стороны и понимаю, что мешает мне обрести покой и радость в определенной сфере моей жизни.

Майя Ангелоу пролила свет на темное царство моего сердца, когда я налаживала отношения со своей свекровью. В книге «Письмо к моей дочери» Ангелоу рассказывает об ужине, на котором она присутствовала во время своей первой поездки в Сенегал. Ужин проходил в доме ее богатого светского друга. Ангелоу описывает роскошный дом и элегантных гостей. Она заметила, что все они тщательно обходят красивый дорогой ковер, постеленный в центре гостиной. Судя по всему, все боялись его испачкать. Майе не понравилось, что хозяйка дома проявила неуважение к гостям, не подумав об их комфорте. И тогда она решила действовать. Наступила на ковер и несколько раз прошлась по нему взад и вперед. Гости, «толпившиеся по сторонам, робко ей улыбались». Ангелоу, гордая своей смелостью, улыбалась им в ответ. Она полагала, что благодаря ее поступку остальные поймут, что «ковры созданы для того, чтобы по ним ходить». И была уверена, что поступила правильно.

Через несколько минут появились слуги, быстро и аккуратно убрали ковер с пола, заменив его столь же экстравагантным. А затем они начали тщательно расставлять на новом ковре тарелки, бокалы, вино, блюда с рисом и курицей. Хозяйка дома хлопнула в ладоши и радостно объявила: «в честь нашей американской сестры Майи Ангелоу» она приготовила традиционный сенегальский ужин – и пригласила гостей садиться. Лицо Ангелоу пылало от стыда. Она прошлась грязными туфлями по роскошной скатерти гостеприимной хозяйки. Свой рассказ Ангелоу заканчивает словами: «В незнакомой культуре лучше не предлагать каких-то усовершенствований и инноваций. Лучше не делать предложений и не преподавать уроков. Воплощение утонченности – это абсолютная простота».

Когда мы с Крейгом поженились, его семья поначалу казалась мне незнакомой культурой. Совершенно иное общение, иные праздники, иная манера обедов, иное проявление любви. Все это было для меня неприемлемым. Для меня «иное» означало «неправильное». Я обижалась и ко всему относилась подозрительно. Миллионом разных тонких и не очень тонких способов я пыталась изменить своих новых родственников. Предлагала новые традиции. Давала советы. Подмечала недостатки в их характерах, семейной жизни, отношениях с детьми и внуками. Ходила в грязной обуви по скатертям моей свекрови, которые она ткала десятилетиями.

Представляю, как мое нежелание принимать обычаи и традиции другой семьи обижало свекровь. Но она дала нам с Крейгом время и место во всем разобраться самостоятельно. Она устранилась. Наверное, это решение далось ей нелегко. Остается лишь молиться, чтобы мне никогда не довелось снова попасть в подобную ситуацию со своим сыном. И я молюсь о том, чтобы моя будущая невестка была мудрее и добрее меня. Впрочем, вряд ли такое возможно. Наверняка, невестка окажется точно такой же, как и я. Ей захочется создать собственный узор, а для этого придется какое-то время топтать мою скатерть. Молодой матери и жене было трудно создать собственный узор. Обучение ткачеству потребовало всего моего внимания. Мне нужно было время и пространство для создания собственного ритма и стиля жизни. И, возможно, в поисках своего стиля мне необходимо было отвергнуть все старые узоры.