вопрос, уперев руку в щёку:

— Что-то многовато вокруг тебя странных событий происходит, Антоша, тебе не кажется?

— Креститься надо, если кажется, — попробовал увильнуть я, но не сумел, пришлось развернуть ответ в более подробном виде. — Бывают такие люди, которые буквальным образом притягивают разные неприятности. Как магнит гвозди. Я наверно из их числа.

— А что там у тебя с этим Жменей произошло? — продолжила допытываться она, — что он с ножом по улицам начал бегать?

— Не знаю, — достаточно честно отвечал я, — минут десять мы разговаривали спокойно, а потом у него что-то в мозгу, видимо, щёлкнуло, вот он и начал на людей кидаться.

— А о чём вы говорили эти десять минут? — никак не желала успокаиваться она.

— Да всё о том же, — вздохнул я, — про его заяву в ментовку и как жить дальше…

— А он правда что это… ну что он гомосек?

— Наверно, — ответил я, мне этот разговор уже начал надоедать, — я не проверял. Ты мне лучше расскажи, что там у тебя за отношения с нашей чертёжницей?

Лингафонные страсти

— Обычные рабочие, — мгновенно отреагировала она, — а почему ты спрашиваешь?

— Ну так ты же сама призналась, что рассказала ей про наши отношения…

— Могут же у меня быть подруги, — ощетинилась она, — хотя бы одна подруга… иногда хочется поделиться наболевшим.

— Ага, и потом эти подруги растрезвонят это наболевшее по всему белому свету, — буркнул я.

— Ираида не такая, — твёрдо отрезала Софья. — Ты бы лучше рассказал, что со своей продавщицей делать будешь?

— До её приезда ещё два дня, — лениво ответил я, — что-нибудь придумаю… или может случится чего, так что вопрос сам собой снимется. У меня бывало такое.

— Ну смотри, — с неопределёнными интонациями протянула она, немедленно сменив тему разговора, — а ты на мне женишься?

— Посмотрим на твоё поведение, — попытался подколоть её я.

— А чего на него смотреть? — приняла она шуточку за чистую монету, — поведение примерное. На своё поведение лучше смотри.

— Ладно, давай лучше отложим этот вопрос на те же пару дней, лады? — спросил я и, увидев понимание, продолжил, — а теперь лучше повернись вот так…

* * *

А на следующий день во время большой перемены Вася Дубин поведал мне, что вчера к нему заходил большой чин с Завода и реквизировал квадрокоптер с концами.

— Бумагу-то какую-нибудь он выдал взамен? — поинтересовался я.

— Да, начеркал что-то на листочке, — признался Вася, — и очень много спрашивал, нет ли у меня в загашнике ещё чего-нибудь интересного… но магнитофончик наш я не сдал, правильно?

— Целиком и полностью, — одобрил я его поведение, — хватит с них и одной модельки.

— Я там кстати одну закладочку сделал, — продолжил свою исповедь Вася, — так что моделька будет летать вкривь и вкось… до тех пор, пока меня не позовут.

— Ай да Вася, — восхитился я, — всё правильно ты сделал. У меня к слову ещё одна задумка имеется по электронной части, но об этом уж не сегодня.

Васины глаза загорелись неугасимым огнём, вот ведь энтузиаст своего дела, но я так и не раскололся — сказал завтра, значит завтра. А вечером я зашёл в кабинет английского языка, там где Софья командовала. Да, тот самый, лингафонный, в котором, впрочем, от лингафонности были только жестяные коробочки на партах.

— Ты когда заканчиваешь работу? — спросил я у неё.

— Через полчасика, — ответила она, оторвавшись от своих тетрадок.

— Эста бьен, кариньо (хорошо, дорогая), — на автомате почему-то вырвалось у меня.

— Ого, — удивлённо округлила глаза Софья, — знаешь испанский?

Я вздохнул и прогнал ей старую пулю об испанских эмигрантах в нашем классе (на самом-то деле я этот испанский немного выучил, когда у нашей фирмы появился серьёзный партнёр из Аргентины).

— У меня в инъязе испанский был вторым языком, — вздохнула она, — но преподавали нам его по остаточному принципу, так что пару сотен слов запомнила и на этом всё.

— Бывает, — ответил я, — могу добавить ещё немного незнакомых слов в твой лексикон. А вот эти коробочки, — и я показал на ближайшую жестянку, — они работали когда-нибудь?

— На моей памяти нет, — твёрдо ответила она, — знаю только, что в кладовке на первом этаже лежит что-то, связанное с ними.

— Тогда я пойду поинтересуюсь у завхоза, что там, — сказал я, — а ты подтягивайся туда, когда закончишь.

А я тем временем нашёл нашего завхоза и удивил его неожиданной просьбой.

— Ты хоть раз заходил в эту кладовку? — хмуро отреагировал он, — там чёрт ногу сломит. И есть ли в ней хоть что-то для английского кабинета, я понятия не имею.

— Я не чёрт, — отговорился я, — и переломов не боюсь.

Выдал он мне ключик на цепочке и сказал, что он уж туда не полезет, так что всё сам, всё сам… Кладовка эта располагалась аккуратно напротив туалетов первого этажа и по первоначальному замыслу очевидно предназначалась для школьного радиоузла. По крайней мере такая табличка была прикручена на внутренней стороне двери.

Завхоз не соврал, чёрт здесь и в самом деле мог сломать ногу. Даже обе ноги при большом желании. Чего только здесь не было навалено на стеллажи, два стола и просто на пол, это уму непостижимо. Но я сделал невозможное и отыскал то, что собирался. Это был пульт управления теми коробками и ящик с наушниками при нём. Пульт был выполнен из той же оцинковки, что и обычные колхозные вёдра, имел 20 переключателей и столько же зелёных лампочек, ну и плюс какие-то индикаторы и два больших верньера в верхней части. И что самое удивительное, рядом с пультом обнаружилась папочка с подробнейшими инструкциями по его эксплуатации.

Вот за это дело я и засажу Васю Дубина, подумал я, отряхивая ладони. Как раз по его части работа… а тут и Софья объявилась — сказала, что тетрадки проверила и можно идти домой. А я помыл руки под краном и повёл её провожать.

— Давай сегодня перерыв сделаем, — сказала она мне, когда мы уже подошли к её бараку.

— И ке пасо (а что случилось)? — спросил я и она даже поняла, про что я.

— У меня начались эти самые дни… ну понимаешь о чём я?

— Вполне, — ответил я, — это на неделю примерно?

— Да, может чуть меньше… а ты пока со своей продавщицей определись. И с лингафонным кабинетом тоже.

— А ты определись с предложением директрисы, — ответил я, — насчёт комплексного образования по методу… ну назовём его методом Софьи Павловны.

— Наверно я соглашусь, — неуверенно отвечала она, — хуже, чем сейчас, всё равно не будет. А лучше вполне может настать…

— Ну и ладушки, —