— Как жаль, я хотела попросить её, чтобы она завтра зашла ко мне. Послезавтра к нам приезжает невестка. Дедушка, не забудьте, завтра обязательно передайте ей это.

— Завтра она не придёт. Может быть, только послезавтра.

Соседка развесила бельё и постучала кулаком по натруженной спине, массируя ее.

— Вы не могли бы связаться с ней?

— Я не собирался.

Развесив белье, она стояла, глядя рассеянно в мою сторону, и постукивала по пояснице. Хотя я тоже смотрел на неё, расстояние было такое, что я не мог видеть выражение её лица.

Я с ней не знаком. Знаю только, что она живёт в доме напротив, как и я, на последнем этаже. Ведь только жильцы последних этажей могут пользоваться площадкой на крыше. Кроме тех дней, когда идёт дождь, я всегда тут сижу, а она выходит развешивать бельё. Она пожилая, и много стирает, поэтому я могу только догадываться, что жизнь её несладкая и неспокойная. Она тоже, наверняка, не знает, что я парализован и не могу сделать ни единого шага без палки. Потому что я постоянно сижу на стуле, и между нами довольно большое расстояние, а самое главное, я никогда не встаю при ней. Она скорей всего думает, что я просто старик, который только и знает, что каждый день греться на солнце, и других занятий у него нет. А может быть и так, что они с домработницей, вышедшей тоже развесить бельё, складывают ладони в трубочку и перекрикиваются:

— Он укусил мои пальцы, сумасшедший старик!

— Боже мой, да у него старческое слабоумие!

— И не говорите! Каждый раз, когда я утром открываю входную дверь, мне становится так страшно — вдруг я увижу труп.

Соседка взяла пустой деревянный ящик из-под печенья и спряталась между висящим, как занавес, бельём. А потом, будто вдруг вспомнив, крикнула:

— Дедушка, идите домой. Если долго сидеть на такой жаре, вы перегреетесь.

Тень от дымовой трубы совсем исчезла. Одной рукой я взял стул за подлокотник и потащил его по полу. Для такого старика, как я, который сам передвигается с трудом, даже переместить стул — большой труд. Пока я пересекал крышу, я вынужден был несколько раз останавливаться и отдыхать.

Если поставить стул вплотную к перилам со стороны дороги, сесть на него и посмотреть на улицу, вид ее становится ближе, и кажется, всё можно достать рукой. Поэтому я не пропускаю там ни одного движения.

Парень с густыми волосами, погрузив зеркала на велосипед, медленно объезжает автобусы. Множество кубиков света, груженые на багажник велосипеда, как глаза, бегут и отражают в себе продавца киоска, парня в рубашке, что моет пол в магазине, запылённые листья фикуса, плачущего ребёнка.

Через дорогу находится бедняцкий посёлок, он выглядит так, будто его залатали кусками старой ткани, а за ним виднеется спальный район, постепенно съедающий этот посёлок, и детская игровая площадка. За площадкой — сосновый лес, красный от полчищ гусениц соснового шелкопряда, и довольно широкий заросший пруд, который скоро засыпят. Рабочие на стройке, видимо, из-за жары, двигаются медленно, будто строят гробницу и хоронят чьи-то останки. Они поднимают молочно-белую пыль, замешивают гравий, песок, цемент и кладут кирпичи.

Зелёный липкий свет свернулся в водоёме, мужчина в глубоко нахлобученной широкополой шляпе из пшеничной соломы сидит на берегу, как истукан, опустив в воду удилище. Что он хочет поймать среди гнилых корней и водорослей?

Я закрыл уши руками и вдруг будто оказался в прозрачном вакууме, оттуда смотрю на улицу, которая течёт и шумит, и я еле различаю звуки, коварно спрятавшиеся в тишине дня.

Вода в луже неподвижно застыла, как ртуть, но когда зайдёт солнце, запоют лягушки, в камышах зашуршит ветер и стаи москитов истерично замашут крылышками.

Может, в сосновом лесу забили и готовят собаку? Оттуда поднимается синий дым от горящих сырых веток. Голова начала звенеть, словно по ней ударяли каким-то тупым предметом. Потом меня стошнило. Неужели это только от света? Нет, это потому что я долго был на солнце без кепки.

В последнее время я всё чаще стал падать, теряя сознание.

На днях я очнулся тёмной ночью. Я только помню, что сидел на крыше до заката, и в какой-то момент у меня заболела голова, а дальше свет зари стал синим. Когда я очнулся, то обнаружил себя лежащим на боку. На небе высыпало множество звёзд, в водоёме квакали лягушки. Я почувствовал боль на лбу лишь после того, как вошел в комнату и увидел в зеркале темный кровавый синяк. Наверное, падая со стула, сильно ударился о перила. Я иногда прихожу в себя на кухне, в туалете или на лестнице, ведущей на крышу. Я уверен, что точно болен, но это не повод идти в госпиталь лечиться, потому что я и так живу дольше, чем надо. Только я боюсь, что умру в одиночестве, и мой труп будет здесь разлагаться. Если даже я упаду, умру и буду вот так лежать, женщина, что выходит на крышу развешивать бельё, наверное, просто подумает, что я не вовремя наслаждаюсь солнечными ваннами.

Боль в голове пульсировала всё сильнее. Вид вокруг стал местами тёмным, как бывает перед дождём. Перед припадком у меня всегда такие симптомы. Я не знаю, какие меры надо предпринимать, и у меня нет лекарств для таких случаев. Только несколько таблеток снотворного, которые я припрятал. А домработница придёт только послезавтра.

Шатаясь, я спустился по лестнице. Вошёл в квартиру, намочил полотенце, положил его на лоб и лёг в тени. Видимо, кран закрыт неплотно, слышно, как капает вода — кап-кап.

Придёт Пуён или нет? Почему она не уточнила, когда придёт, а только неопределенно сказала «на следующей неделе»? Интересно, она носит бусы из крашеного стекляруса, которые я купил ей? Помнит ли она тонкий волос с кусочком перхоти, оставленный мной в книге, которую она читала?

Я барахтался, пытаясь вырваться из темноты, тянущей меня в смерть, стараясь сдержать крик, вырывающийся из всех рёберных щелей, собирая что есть мочи все силы, чтобы поймать единственный реальный звук — звук капающей воды. Я лежал с открытыми глазами и ловил знаки присутствия человека под деревянным полом комнаты, в кухне, в ванной. Но оттуда ничего не доносилось. Лёжа на полу, я смотрел вокруг и не видел никаких следов присутствия человека. Кап-кап-кап, с кухни слышно, как с определённым интервалом капает вода. Лишь тогда я вспомнил, что домработница приходила ко мне именно сегодня утром, и теперь придёт только послезавтра. Я приподнялся и сел на пол. Завтра её не будет. Может быть, не будет и послезавтра.

Я подошёл к окну и посмотрел на улицу. Солнце садилось, на глаза попались дети, катающиеся на велосипедах, молодые женщины, гуляющие с колясками. На оконной раме квартиры этажом ниже повис носок, который домработница уронила по невнимательности.

Я вынул из шкафа горсть леденцов, сунул их в карман, нашёл палку и спустился по лестнице. Лестница была крутой, тёмной и мрачной. Пуён говорила мне, что я могу купить квартиру на первом или втором этаже, если доплачу, но я упрямился и оставался на последнем этаже из-за того, что мог пользоваться крышей. Кроме того, отсюда ничто не может закрыть от меня Пуён, когда она приближается к моему дому. Но она сегодня не придёт.