Вот потому Люк и был одним из лучших молодых охотников своего клана. Вот потому ему и разрешили оставить у себя Хмуса — машину отца.

А Хмус подвел, зараза железная!

Ничего, сейчас главное, чтобы братьям досталось яйцо. А дальше они выведут новую машину, воспитают ее, объездят. И это будет их собственный дракон, на котором они совершат немало славных дел и удачных охот.

Енси послушно лег на брюхо в темной и прохладной норе. Глаза его светились голубым, бросая полосы света на каменные стены, покрытые странными знаками. Справа, на уровне плеча, Люк увидел червя зимонаака, здоровенного, толщиной в руку. Он лениво перебирал мохнатыми ножками и время от времени поднимал лишенную глаз узкую голову, словно прислушиваясь и пытаясь понять, что же это творится вокруг него и кто осмелился нарушить его покой.

С зимонааками лучше не шутить. Они ядовиты, и одно прикосновение их мохнатых лап вызывает жестокую лихорадку на несколько дней. Люк снял червя лазерным мечом — драгоценным оружием, которое ему досталось от отца и которым обладал далеко не каждый мужчина клана. После оглядел стены и потолок норы. Вроде бы пусто. Но наверняка эта гадина здесь не единственная. Если один червь появился, значит, где-то есть и еще. Они обычно селятся колониями под землей и выбираются наружу только вечерами, когда не так тепло и не так сильно светит солнце. Червей этих жрут ящеры, но здесь, в этой норе, спокойно и тихо до звона. Даже не доносится стрекот путоков и щелканье цетахов. Ящеров тут и близко нет.

Вурноги сюда не полезут. Они просто не поймут, куда делся Люк. Только что был — и вдруг нет его. Ни на земле, ни в воздухе. Вряд ли им придет в голову мысль о каменной норе в глубине развалин. А если бы и пришла, приземляться в этих местах они не станут.

Хмус скрылся из виду — это Люк успел заметить. Даже понял, где села отцовская машина, так что как только все уляжется и Вурноги уберутся, Люк отправится на поиски братьев. А пока надо всего лишь переждать.

И Люк, улегшись на шею Енси, достал фляжку, прикрепленную к поясу, и отпил немного холодного кислого кинеля. Кинель сделала мама из белого сока, надоенного вчерашним утром. Он еще не успел загустеть как следует и был не слишком кислым, но Люк как раз такой и любил. После жаркого боя нет ничего лучше, чем несколько глотков кинеля. И сытно, и гасит огонь, полыхающий в горле. После боя казалось, что он и сам почти как дракон. Дыхнешь — и вырвется из глотки горячее пламя.

А ведь каковы паршивцы эти Вурноги! Пришли участвовать в битве сами по себе, конечно. Воспользовались суматохой, которую подняли старшие Всадники клана Люка, пограбили себе сколько надо. А после решили напасть на пацанов, хотя знают, что те везут еду не для себя — для всего клана. Ну, или везли бы, если бы Хмус не выкинул этот поганый фокус.

Чтоб их черви зимонааки грызли до самой смерти!

И тут Люк заметил внизу на стене металлическую полосу с рисунками — глаза Енси, полыхнув голубоватыми лучами, неожиданно выхватили их из темноты. На такое стоит посмотреть поближе. Штуки диковинные и непонятные, древние делали. Люк спрыгнул со спины дракона и подошел поближе. На ощупь полоса была довольно гладкая и холодная.

— Рисунок на Живом металле, Енси. И этот металл до сих пор жив. Что ж я раньше его не заметил? Выглядит точно так же, как на моем кулоне.

Люк достал из-за воротника рубахи кулон, дохнул на него, сунул на свет. Лицо мальчика проявилось четкими, удивительно верными и живыми линиями. На миг даже показалось, что мальчик вот-вот повернется и глянет в глаза Люку. Тут же пошла рябь, изображение пропало, поверхность стала гладкой. А через секунду явила птицу в полете, чьи распростертые крылья задевали облака.

Енси рисунками не интересовался, ему было все равно. Но он слегка повернул голову, чтобы бледный свет его глаз был направлен вниз, на металлические узоры. Знаки, выведенные на отливающем синим цветом Живом металле, Люк не знал. Древние пользовались для письма почти двумя тысячами знаков. Сейчас хватает и пятисот. Один из отцов клана, Рик-Им-Наи, говорил, что война началась именно потому, что древние слишком много знали. Мол, невозможно для одной человеческой головы вмещать столько сведений. Где это слыхано, чтобы знаков для письма было две тысячи? Это слишком много для нормального человека. Для того чтобы охотиться и содержать семью, столько вовсе не надо.

Все остальные отцы с ним соглашались, но Люк чувствовал: тут что-то не так. Да, охотникам хватало и пятисот, но ведь они охотились на драконах. А у тех на боках, у самых хвостов, под чешуей, проступали три ряда знаков, из которых известными и знакомыми были только пять— «дракон», «пламя», «высота», «скорость» и «подъем». А остальные? Что значили остальные знаки? Может, они открывали те секреты машин, о которых народ Люка и не догадывался?

А ведь драконов создали люди. Своими руками. Но сначала придумали своей головой. То есть в голове человека на самом деле может помещаться гораздо больше, чем пять сотен знаков и простые правила охоты. Настолько больше, что можно было создать целый мир городов и машин. А после погубить его… Впрочем, древний мир погубили легендарные Деревья-Гиганты, которых Городские боялись до сих пор.

Люк Гигантов не боялся. Он всегда мыслил практично. Бояться надо той опасности, которая реальна и близка. Вот Вурноги — самая настоящая и реальная опасность. Реальнее просто не бывает. Смерть от голода тоже вполне настоящая: четыре зимы назад пришел лютый холод, и пару раз замерзала вода в ведрах — покрывалась тонкой коркой льда. Неслыханное дело в их местах. Домашние ящеры подохли, мьёки не давали молока, и малые дети начали умирать от голода. Женщины лежали похудевшие и потемневшие, не в силах развести огонь в очаге. Шатры опустели, и горе повисло среди клана черным невидимым дымом. Тогда выжили только благодаря тому, что удавалось добыть в Городах. Только охота на драконах спасла клан.

И голод, и зимний холод могут быть реальной опасностью — этого и стоило опасаться. А все остальное — легенды. Старые, древние, покрытые высохшим мхом.

Люк присел на корточки и всмотрелся в знаки. Он разобрал всего несколько слов: «Пройти прямо», «Третий Ключ», «Хранилище Всадников».

Люк удивленно всмотрелся в последнее слово и поморщился. Видимо, в древности тоже были Всадники…

Остальные знаки были неизвестны. Люку и не хотелось их разгадывать. Древний мир погиб, от него не осталось ничего, потому и искать в здешних местах нечего.

Люк, осторожно пригибаясь, выбрался наверх из своего укрытия. Небо потемнело, Буймиш налился розовым и засиял радостно и тепло. В развалинах не было слышно криков ящеров и шелеста деревьев. Тут царила торжественная тишина, легкая и прозрачная, нарушаемая разве что еле слышным дыханием Люка. Перед входом в нору лежали остатки старого моста. Или древней дороги — поди сейчас разбери. Белые камни, отполированные до гладкости, поднимались вверх, опираясь на толстые квадратные колонны, отражали розовые лучи Светила. От перил остались лишь каменные ошметки. Зато правую крайнюю колонну оплетал могучий стебель. Или корень? Такой громадный, что за ним могли спрятаться два человека. Внизу корень заканчивался ровным обрубком — видать, перерубили во время войны, и потому он засох. Он заворачивался вокруг колонны, оплетал остатки моста и заканчивался длинным свисающим хвостом, закостеневшим от времени.