Тайные советники облегченно выдохнули, а потом призадумались. Понимаю. Деревни на равнине малолюдные, прокорм дружинников станет очередной проблемой, но и деваться им некуда.

— Что ж, господа, не стану никого задерживать, кроме членов отряда, — улыбнулся герцог. — Нам еще предстоит обсудить некоторые вопросы.

Если предыдущее собрание герцог назвал малым советом, то нынешнее впору именовать «очень малым». Мы с магом, герцог с наследником, да два гнома. Для начала, по приказу Его высочества слуги открыли окна, чтобы проветрить помещение.

— Господа, не желаете ли кавы? — поинтересовался герцог и, не дожидаясь ответа, позвонил в колокольчик.

Видимо, этого момента ждали, потому что слуги тотчас же заполнили рабочий стол Его высочества подносами. Кроме медного кувшинчика с кавой подали еще и вино, а также тарелки с сыром, вяленой рыбой, холодным мясом и маленькими горячими сосисками. Молодец, Его высочество, осознает, что подданных после длинных заседаний нужно кормить. Да и вообще вначале накорми, а уж потом службу требуй.

Гномы дружно принялись чистить рыбу, герцог с наследником отдали дань уважения сыру, а я принялся за сосиски. Касательно господина мага, то тот немедленно ухватил бокал с вином.

— Граф, а вы по-прежнему не верите в оборотней? — поинтересовался Габриэль, наливая себе очередной бокал.

Я в это время был занят — обдумывал, чем бы вытереть руки, ежели слуги не подали вилок, а еще позабыли и про салфетки, и про чаши с водой, поэтому не сразу понял вопрос. Решив, что каву можно пить и с жирными пальцами, принялся нацеживать себе божественный напиток.

— А с чего вы взяли, что я в них не верю? — спросил я, отпивая первый глоток. М-да, герцогский повар все-таки варит каву хуже, нежели брауни, но чуть получше, чем она получается у меня.

— Юджин, у вас была такая брюзгливая физиономия, когда заговорили об оборотнях, что мне не требуется доказательств, — хохотнул маг, одним махом осушая бокал и вновь протягивая руку к бутылке.

— Барон, я уже привык, что в Силингии никому, включая меня самого, нет дела до моего неверия, — ответил я. Подумав, сделал еще глоточек и многозначительно хмыкнул: — Какая к тоффелю разница, если то, во что я не хочу верить, все равно происходит? Просто я не очень хорошо понимаю, как может сочетаться звериная и человеческая натуры? И как вообще могли появиться верфольфы? Какой-нибудь ошалевший демон решил сотворить для себя игрушку, а получилось чудовище?

— А этого никто не знает, — беззаботно отмахнулся барон. — Говорили, что некогда смелый охотник поймал в ловушку волчицу, хотел убить, но вместо этого влюбился в нее и его подруга родила сразу восемь детей — четырех волчат и четырех человеческих младенцев. Младенцев мамаша с клыками сразу же съела, но, чтобы не огорчать своего любовника, научила волчат превращаться в людей. Ночью они были хищниками, а днем милыми мальчиками и девочками. Выросли, перегрызли горло вначале папе, а потом маме, и ушли.

— Любопытно, — покачал я головой.

— Но я вас умоляю, — вскинул маг обе руки, позабыв о бокале, — не спрашивайте, как волчица смогла превратить волчонка в ребенка. Волчицы — это вообще животные загадочные.

— Не буду, — пообещал я, одновременно подхватывая бокал, выпавший из руки Габриэля. Может, зря и ловил? Пол устлан ковром, авось не разбился бы.

— Кстати, а на вашей родине нет подобных легенд? — поинтересовался маг. — Может, они наведут нас на какую-то мысль?

Я задумался, принимаясь копаться в памяти. Кто там от кого происходит? Кентавры, вроде бы, произошли от Хроноса, облагодетельствовавшего кобылу, Зевс имел дело с лебедицей, но в результате все равно появились нормальные дети, пусть и вышедшие из яйца. Есть еще Минотавр— быкоголовый сынок царицы и быка, а вот о происхождении кого попроще, вроде вервольфов, либо ничего не рассказывалось, либо я просто не знал. А, вспомнил!

— Слышал такую историю — когда Единый создал людской род, дьяволу стало завидно и он тоже решил сотворить своего человека. Взял глины, намял ее, но получилось что-то страшное. Испугался дьявол и сбросил свои творения на землю. То, что упало в болото, стало болотниками, то, что в лес — духами леса, а в горах — гномами. В общем, нечистая сила.

— Кхе-кхе, — услышал я предостерегающий кашель герцога, но было поздно. Оба гнома уже услышали.

— Значит, господин эрл, на вашей далекой родине нас считают нечистой силой? — поинтересовался Дидаш-старший. — Надо будет старейшинам рассказать, те посмеются.

Не похоже, чтобы тангары обиделись. Скорее, это их позабавило.

— Считается, если в серебряной шахте горняк увидел гномов — прошу прощения, но у нас не знают вашего самоназвания, то лучше ему сразу бежать домой, потому что иначе будет плохо.

— Это правильно, — одобрительно кивнул старший гном, догрызая рыбку. — Нечего людишкам в серебряных копях делать, если там честные тангары серебро добывают. Мы же и рассердиться можем, и штрек завалить.

— Мастер, а ваши сородичи заглядывают на мою бывшую родину? — поинтересовался я.

Димдаш-старший раздумчиво почесал бороду, с сожалением отложил в сторону обгрызенную кость, посмотрел на младшего сородича, словно бы спрашивая мысленного совета, потом нехотя сказал:

— Бывает, что и заглядываем. Под землей-то не все ли равно, наш это мир, другой ли, если штреки вести? Но в вашем мире людей много, лезут везде, ищут, одна досада. А бывает, что и совсем плохо…

Димдаш-старший притих, словно раздумывая, досказывать или нет, но здесь младший гном впервые за весь день подал голос:

— Расскажи ему, старший мастер.

Старший гном еще немного помялся и, наконец, решительно заявил:

— У людей предательство самое страшное зло, так?

— Пожалуй, — согласился я.

— У нас, у тангаров, предательства раньше никогда не было. Но не так давно, лет пятьдесят назад, один из наших сородичей рассказал людям о самом богатом серебряном руднике. И мало того, что выдал тайну, так он еще и на службу к людям пошел, стал надзирать за теми несчастными, которые руду добывают.

Ой-ой-ой… А я уже понял, о ком пойдет речь. Как же, оказывается, тесен мир.

— У нас, в рудниках, тоже люди работают, которые у вас преступления совершили, но у нас к ним отношение совсем другое — трудятся не больше пяти часов, кормят их четыре раза в день, надрываться не заставляют. И серебро за свою работу получают. А в том руднике, даже подумать страшно…

— Можете не рассказывать мне про тот рудник, — хмыкнул я, слегка подтягивая рукава, продемонстрировав сначала одну руку, потом другую, где остались светлые полоски — следы кандалов. Легкие, надо сказать, слабенькие, но остались. А ведь я носил оковы всего ничего, недели три, и времени с тех пор изрядно прошло, а все равно. И, сразу почувствовал тяжесть в ногах, словно на них висят тяжелые цепи…